— Тоном, не допускающим возражений, и кардинал ей не возразил.

— Раз кардинал ничего не ответил, государь, тем самым он объявил себя лгуном и этим непризнанием дал основание другим слухам о предпочтении, которое оказывает королева некоторым особам.

— О, Господи! Что еще? — воскликнул упавший духом король.

— Как вы сейчас увидите, чепуха. С того мгновения, как было установлено, что де Роан не ходил на прогулку с королевой…

— Как?! — вскричал король. — Говорят, будто господин де Роан ходил на прогулку с королевой?

— Это опровергнуто самой королевой, государь, и непризнанием господина де Роана, но с того момента, как это было установлено, — а вы понимаете, что тут пришлось потрудиться, — злоба не унялась, как это было в случае, когда королева прогуливалась ночью в Версальском парке.

— Как? Говорят, что королева прогуливалась ночью, в обществе... в Версальском парке?

— Нет, государь, не в обществе, а наедине… О, если бы речь шла об «обществе», дело не стоило бы того, чтобы мы этого остерегались.

Король неожиданно вспылил.

— Вы мне это докажете, — сказал он.

— О, это проще простого! — отвечал граф Прованский. — Налицо четыре свидетельства: во-первых, свидетельство начальника моей охоты, который два дня подряд или, вернее, две ночи подряд видел, как королева выходит из Версальского парка через дверь у Охотничьего домика. Вот заголовок: прочитайте.

Король, весь дрожа, взял бумагу, прочитал и вернул ее брату.

— Последнее свидетельство представляется мне самым ясным из всех. Это свидетельство старшего слесаря, обязанного проверять, все ли двери заперты после того, как пробили вечернюю зорю. И этот человек — вы, ваше величество, его знаете, — утверждает, что Видел, как королева с каким-то дворянином входила в купальни Аполлона.

Бледный король, подавляя злобу, выхватил бумагу из рук графа и прочитал ее.

Граф Прованский продолжал:

— Правда, снаружи, шагах в двадцати, оставалась графиня де ла Мотт, и королева находилась в этом зале около часа, не более.

— Как зовут этого дворянина? — вскричал король.

— Государь! Его имени нет в донесении. Для того, чтобы узнать его, потрудитесь, ваше величество, пробежать последнее сообщение — вот оно. Это сообщение лесничего, который сидел в шалаше за крепостной стеной, подле купален Аполлона…

— Помечено следующим днем, — заметил король.

— Да, государь... и который видел, как королева вышла из парка через маленькую дверь и стала осматривать землю снаружи. Она держала за руку господина де Шарни!

— Господина де Шарни!.. — воскликнул король, обезумев от гнева и от стыда. — Так... так… Подождите меня здесь, граф: сейчас мы наконец-то узнаем правду!

И король выбежал из кабинета.

В то мгновение, когда король вышел из комнаты королевы, королева бросилась в будуар, где де Шарни имел возможность все слышать.

— Ну что? — спросила она.

— Ваше величество! — отвечал он. — Вы сами видите: все против того, чтобы мы были друзьями. Вас не будет оскорблять мое подозрение, но зато вас будет оскорблять общественное мнение. После скандала, который разразился сегодня, у меня не будет больше покоя, у вас не будет больше передышки. После этого первого оскорбления, нанесенного вам, ожесточенные враги набросятся на вас и будут пить вашу кровь, как пьют мухи кровь раненой газели…

— Вы очень долго ищете подходящее слово и не находите, — грустно заметила королева.

— Полагаю, что я никогда не давал вашему величеству повода заподозрить меня в неискренности, — сказал Шарни, — и если моя искренность порой бывала чересчур сурова, то я прошу у вас прощения.

— Итак, — заговорила глубоко взволнованная королева, — то, как я сейчас себя вела, этот слух, это чреватое опасностями нападение на одного из самых видных вельмож, мои явно враждебные отношения с Церковью, мое Доброе имя, которое становится игрушкой страстей парламента, — всего этого для вас мало! Я уж не говорю о навсегда поколебленном доверии короля — это не должно особенно вас беспокоить, правда?.. Король! Что это такое?.. Супруг!

И она улыбнулась печально и горько. Из глаз у нее брызнули слезы.

— О! — воскликнул Шарни. — Вы — самая благородная, самая великодушная из женщин! И если я сейчас не отвечаю вам так, как велит мне мое сердце, то это потому, что я чувствую себя неизмеримо ниже вас, и потому, что не смею осквернять ваше сердце, прося у него места для себя!

— Господин де Шарни! Я настаиваю, чтобы вы сказали мне, какое впечатление произвело на вас поведение де Роана.

— Я должен сказать, что де Роан ни безумец, как назвали его вы, ни слабый человек, как это можно было бы подумать. Это человек убежденный, это человек, который любил вас, который вас любит и который является жертвой ошибки. Его эта ошибка приведет к гибели, а вас…

— А меня?

— А вас к неизбежному бесчестию.

— Боже мой!

— Передо мной встает угрожающий призрак — отвратительная женщина, графиня де ла Мотт, исчезнувшая как раз, когда ее свидетельство может возвратить вам все — покой, честь, безопасность. Эта женщина — злой гений государыни и бич королевства. Эта женщина, которую вы неосторожно сделали поверенной ваших секретов и, быть может, — увы! — ваших близких отношений…

— Мои секреты, мои близкие отношения! Помилуйте! — воскликнула королева.

Шарни поклонился так низко, что королева должна была признать себя удовлетворенной таким ответом и смирением этого верноподданного.

— Я же советовала вам оставаться у себя в имении, — снова заговорила она. — Не теряйте времени: опасность велика. Удалитесь в свое имение, избегните скандала, который будет результатом процесса. Процесс мне устроят. Я не хочу, чтобы вас повлекла за собой моя судьба, я не хочу, чтобы погибла ваша карьера. У меня, благодарение Богу, есть сила, я невиновна, на моей совести нет ни единого пятна. По моим расчетам, пройдет две недели с этой минуты до того, как Париж узнает об аресте кардинала, до того, как будет созван парламент, до того, как будут выслушаны свидетельские показания. Уезжайте! Я приношу несчастье — расстаньтесь со мной! В этом мире у меня было только одно, и раз оно меня покидает, то я погибла.

С этими словами королева встала и, казалось, дала Шарни знак, которым заканчивается аудиенция. Он подошел к ней почтительно, но быстро.

— Я не любил бы вас, если бы вы были не такой, какая вы есть, — прошептал он.

— Как? — поспешно и взволнованно произнесла она. — Эта проклятая королева, эта погибшая королева, эта женщина, которую будет судить парламент, которой вынесет приговор общественное мнение, которую муж, ее король, быть может, выгонит, — эта женщина обретает любящее сердце?