Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы опять!.. — воскликнула бледная, трепещущая королева. — Откажитесь от своих слов!
— Нет! Королева выпрямилась, торжественная и грозная.
— Вы будете иметь дело с королевским судом, коль скоро вы отвергаете суд Божий! — сказала она.
Кардинал поклонился, не вымолвив ни слова. — Пусть известят его величество короля, что я прошу его оказать мне честь и прийти ко мне! — вытирая губы, сказала Мария-Антуанетта.
Не успел король появиться на пороге кабинета, как королева заговорила с необычайной быстротой.
— Государь! — обратилась она к нему. — Вот тут господин кардинал де Роан рассказывает совершенно невероятные истории. Попросите его, пожалуйста, повторить это при вас.
Король, погруженный в свои размышления, повернулся к кардиналу:
— Речь идет о некоем ожерелье? Это о нем вы должны рассказать мне совершенно невероятные истории, а я эти невероятные истории должен выслушать? Говорите, я слушаю.
— Да, государь, речь идет об ожерелье, — пролепетал тот.
— Но позвольте, ведь вы купили ожерелье? — спросил король.
— Государь, — ответил кардинал. — Я ничего не знаю о том, что говорят, я ничего не знаю о том, что происходит; я могу утверждать только то, что ожерелья у меня не было; я могу утверждать только то, что брильянты в руках у того, кто должен был назвать себя и кто этого не желает, и тем самым вынуждает меня сказать ему следующие слова из Писания: «Зло падет на голову того, кто его содеял».
При этих словах королева сделала движение, чтобы взять за руку короля, но тот сказал ей:
— Это спор между им и вами. В последний раз ответьте: ожерелье у вас?
— Нет! Клянусь честью моей матери, клянусь жизнью моего сына! — отвечала королева.
Это заявление несказанно обрадовало короля. Он повернулся к кардиналу.
— А теперь это дело правосудия и ваше, — сказал он, — по крайней мере, в том случае, если вы не предпочитаете отдать его на суд моего милосердия.
— Государь! Королевское милосердие существует для виновных, — возразил кардинал, — и я предпочитаю правосудие народное.
— Так вы ни в чем не хотите признаться?
— Мне нечего сказать.
— Но ведь ваше молчание ставит под удар мою честь! — вскричала королева. Кардинал ничего не ответил.
— Что ж, я молчать не стану, — продолжала королева, — это молчание меня сжигает, оно свидетельствует о великодушии, которого я не желаю! Знайте же, государь, что преступление господина кардинала заключается не в продаже или краже ожерелья!
Де Роан поднял голову и побледнел.
— Что это значит? — спросил взволнованный король.
— У господина де Роана, по его словам, имеются письма! — отвечала королева Кардинал провел рукой по ледяному лбу и, казалось, спрашивал Бога, как мог Он наделить Свое создание такой смелостью и таким коварством. Но он промолчал.
— И это еще не все! — продолжала королева, все более и более возбуждаясь под влиянием собственного благородства. — У господина кардинала были свидания!
— Государыня! Будьте милосердны!.. — сказал король.
— И целомудренны, — вставил кардинал.
— Наконец, — продолжала королева, — если вы не худший из людей, если для вас есть в этом мире хоть что-нибудь святое, предъявите доказательства!
Де Роан медленно поднял голову и произнес:
— У меня их нет!
— Не прибавляйте это преступление к другим, — настаивала королева, — не навлекайте на меня еще одно бесчестие. У вас есть помощница, сообщница, свидетельница всего этого. Назовите его или ее.
— Кто же это? — воскликнул король.
— Графиня де ла Мотт, государь, — отвечала королева.
— Ах, вот оно что! — произнес король, в восторге от того, что все его предубеждения против Жанны оправдались. — Ну что же, пусть эту женщину допросят.
— Да, но она исчезла! — воскликнула королева. — Спросите у этого господина, что он с ней сделал. Он слишком заинтересован в том, чтобы вывести ее из игры!
— Быть может, ее заставили исчезнуть другие, — заметил кардинал, — те, кто заинтересован в этом больше, чем я. Кто-то устроил так, что ее не найдут.
— Но если вы невиновны, помогите нам отыскать виновников! — в бешенстве проговорила королева.
Кардинал де Роан, бросив на нее последний взгляд, повернулся к ней спиной и скрестил руки на груди.
— Вы отправитесь в Бастилию! — сказал оскорбленный король.
— Это незаслуженное страдание, которому вы, государь, преждевременно подвергаете прелата, и это мучение до обвинения незаконны.
— Будет так, как я сказал, — молвил король, открывая дверь и ища глазами кого-нибудь, кому он мог бы отдать приказ.
За дверью стоял де Бретейль. Его всепожирающие глаза угадали в возбуждении королевы, в волнении короля, в позе кардинала крушение своего врага.
Король еще не кончил что-то тихо говорить ему, как министр юстиции, присвоив себе обязанности капитана гвардии, крикнул оглушительным голосом, долетевшим до глубины галерей:
— Арестуйте господина кардинала!
— Сударь! — обратился кардинал к сопровождавшему его офицеру. — Нельзя ли мне послать домой весть о том, что я арестован?
— Ваше высокопреосвященство! Лишь бы этого никто не видел! — отвечал молодой офицер.
Кардинал поблагодарил его, потом, заговорив по-немецки со своим рассыльным, написал несколько слов на страничке, которую он вырвал из своего молитвенника.
Рассыльный схватил эту бумагу, как ястреб добычу, выбежал из дворца, вскочил на коня и поскакал по направлению к Парижу.
Не успел счастливый король вернуться в свои апартаменты и подписать приказ о препровождении в Бастилию де Роана, как появился граф Прованский.
— Что ж, брат! — молвил он. — Вы были совершенно правы в том, что касается дела с ожерельем.
— А разве есть еще какое-то дело? — спросил удивленный король.
— Ах, Боже мой, и все, и ничего! Прежде всего выясним, что вам сказала королева.
— Королева сказала, что ожерелья у нее не было, что она не подписывала расписку, очутившуюся у ювелиров, что все, что имеет отношение к сделке с де Роаном, — ложь, выдуманная ее врагами.
— Превосходно, государь!
— Наконец, она сказала, что никогда не давала де Роану права думать, что он для нее больше, чем один из подданных, больше, чем безразличный, больше, чем неизвестный ей человек.
— Ах, вот оно что!.. Она так сказала…