Она отпустила их. Ею овладела тревога, и она посылала курьера за курьером к графине де ла Мотт.

Мы не станем принимать участие в ее исследованиях и подозрениях. Напротив: мы покинем ее, чтобы получить полную возможность бежать вместе с ювелирами навстречу желанной истине. Кардинал был у себя и с неописуемой яростью читал записочку, которую графиня де ла Мотт прислала ему, как сообщала она, из Версаля. Письмо было суровое: оно отнимало у кардинала всякую надежду. Графиня настаивала на том, чтобы он больше ни о чем не помышлял, запрещала ему появляться в Версале запросто, взывала к его порядочности, требовала, чтобы он не возобновлял связь, «сделавшуюся невозможной».

Перечитав эти слова, кардинал подскочил; он читал их по буквам; казалось, он требовал от бумаги отчета за суровость, с какой ее исписала жестокая рука.

— Она кокетлива, капризна, вероломна! — в отчаянии восклицал он. — О, я отомщу ей!

В эту самую минуту в его особняк вошли ювелиры. «Что это значит?» — подумал кардинал.

— Впустите их, — приказал он.

— Прежде всего, — увидев их, крикнул кардинал, — что означает эта наглая выходка, господа ювелиры, и что вам здесь надо?

— Ваше высокопреосвященство! Мы не сошли с ума — мы ограблены!

— А я-то тут при чем? — спросил де Роан. — Я же не лейтенант полиции!

— Но ожерелье было у вас в руках, ваше высокопреосвященство, — рыдая, сказал Бемер, — вы вручите его Правосудию, ваше высокопреосвященство, вы…

— У меня было ожерелье?.. — переспросил принц. — То самое ожерелье, которое украли?

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Хорошо, а что говорит королева? — заинтересовавшись, спросил кардинал.

— Королева направила нас к вам, ваше высокопреосвященство.

— Это весьма любезно со стороны ее величества. Но что же я могу тут поделать, бедные вы мои?

— Вы можете все, ваше высокопреосвященство: вы можете сказать, что с ним сделали.

— Дорогой господин Бемер! Вы могли бы так со мной говорить, если бы я принадлежал к шайке грабителей, которые похитили ожерелье у королевы.

— Ожерелье похитили не у королевы.

— А у кого же? О Господи!

— Королева отрицает, что оно было у нее.

— Как отрицает? — в замешательстве переспросил кардинал. — Ведь у вас же есть ее расписка!

— Королева говорит, что расписка подделана.

— Полно, полно! — воскликнул кардинал. — Вы теряете голову, господа!

— Королева не только все отрицает, не только утверждает, что ее расписка подделана, — она показала нам нашу расписку, доказывая, что ожерелье у нас.

— Вашу расписку, — повторил кардинал. — А что же эта расписка?..

— Такая же подделка, как и первая, ваше высокопреосвященство, вам это хорошо известно.

— Подделка… Две подделки… И вы говорите, что мне это хорошо известно?

— Конечно! Ведь вы приехали к нам и подтвердили то, что нам сказала графиня де ла Мотт, и вы, именно вы, прекрасно знаете, что мы действительно продали ожерелье и что оно было в руках у королевы.

— Послушайте, — проводя рукой по лбу, заговорил кардинал, — мне кажется, что все это весьма серьезно. Попытаемся понять друг друга.

Ювелиры вытащили письмо из бумажника. Кардинал пробежал его глазами.

— Да ведь вы сущие дети!.. — воскликнул он. — «Мария-Антуанетта Французская»!.. Да разве королева не принцесса Австрийского дома? Вас ограбили. И почерк, и подпись — все подделано!

— Но в таком случае, — в порыве ярости вскричали ювелиры, — подделывателя и похитителя должна знать графиня де ла Мотт!

Справедливость этого утверждения поразила кардинала.

— Пригласим графиню де ла Мотт! — крайне смущенный сказал он и сейчас же позвонил, как это сделала королева.

Его люди бросились вдогонку за Жанной, карета которой не могла далеко отъехать.

Бемер и Босанж, настороженные, как зайцы в лежке, помня обещания королевы, повторяли:

— Где ожерелье? Где ожерелье?

— В конце концов виновный-то существует! — жалобно произнес Бемер. — Ведь кто-то же совершил эти две подделки?

— Уж не я ли? — высокомерно спросил де Роан.

— Но что же мы ответим королеве, ваше высокопреосвященство? А ведь она кричит на нас так же громко.

— Что же она говорит?

— Она говорит, что ожерелье было у вас и у графини де ла Мотт, а не у нее.

— Ну, хорошо, — сказал кардинал, бледный от стыда и гнева, — поезжайте к королеве и скажите ей… Нет, не говорите ей ничего. Довольно чудовищных скандалов! А завтра... слышите? — завтра я совершаю богослужение в Версальской капелле. Приезжайте, и вы увидите, как Я подойду к королеве, заговорю с ней и спрошу, у нее ли ожерелье, и услышите, что она ответит. Если она станет отрицать это в моем присутствии... что ж, господа, я — Роан, я заплачу!

— Значит, до завтра, — пролепетал Бемер. — Так, ваше высокопреосвященство?

— До завтра, в одиннадцать утра, в Версальской капелле, — подтвердил кардинал.

На следующее утро, часов в десять, в Версаль въехала карета с гербами де Бретейля.

Де Бретейль, соперник и личный враг де Роана, с давних пор подстерегал любую возможность, когда он мог бы нанести своему врагу смертельный удар.

Час тому назад де Бретейль попросил у его величества аудиенцию и пришел к королю — тот собирался идти к мессе.

— Прекрасная погода, — в самом радужном расположении духа заговорил Людовик XVI, как только дипломат вошел к нему в кабинет, — именно такая, какая бывает на Успение. Посмотрите — на небе ни облачка!

— Я в отчаянии, государь, что приношу с собой облако, грозящее вашему покою, — сказал министр. — Вот о чем идет речь. Ваше величество! Вы слышали разговоры о брильянтовом ожерелье?

— Том самом, от которого отказалась королева?

— Так вот, государь, — продолжал барон де Бретейль, не раскаиваясь в том, что сейчас причинит зло, — ожерелье украдено.

— Послушайте, господин де Бретейль, — с улыбкой сказал король, — я полагаю, что никто не утверждает, будто брильянтовое ожерелье украла королева!

— Государь, — живо возразил де Бретейль. — Говорят, будто у ювелиров есть расписка ее величества, свидетельствующая о том, что королева оставила ожерелье за собой.

Король побледнел.

— Говорят! — повторил он. — Чего только не говорят! Я ничего не могу понять! Королева могла бы купить это ожерелье втайне, и я ни в коем случае не стал бы порицать ее за это. Королева — женщина, ожерелье — редкостное, великолепное произведение ювелирного искусства. Единственную ошибку допустила бы она, если бы не сказала о своем желании мне. Но королю не подобает заниматься этой историей: она касается мужа. Муж побранит жену, если захочет или же если сможет, но я ни за кем не признаю права вмешиваться в наши отношения, хотя бы и со ссылкой на злые языки.