На следующий день после свидания с Оливой она часа в два показалась в окне, чтобы дать знать мнимой королеве, что время настало и что вечером она должна быть готова к бегству.

На церкви Апостола Павла пробило одиннадцать часов. Порывы заунывного ветра с реки время от времени долетали до улицы Сен-Клод, когда Жанна приехала на улицу Святого Людовика в почтовой карете, запряженной тройкой сильных лошадей.

На козлах помещался закутанный в плащ человек, который указывал путь форейтору.

Человек хотел было что-то сказать хозяйке. — Пусть карета подождет здесь, дорогой господин Ре-то, — сказала Жанна, — получаса хватит на все. Я приведу сюда кое-кого, кое-кто сядет в карету, и вы, платя двойные прогоны, доставите эту особу в маленький домик в Амьене.

Рето сел в карету на место Жанны, а Жанна легким шагом дошла до улицы Сен-Клод и поднялась к себе.

Все спало в этом невинном квартале, Жанна зажгла свечу — свеча на балконе должна была послужить Оливе сигналом, чтобы та спустилась.

«Это девица осторожная», — сказала себе графиня, увидев, что в окне света нет.

Жанна встала и трижды подняла и опустила свечу. Безуспешно. Но ей показалось, будто она услышала вздох или еле слышно произнесенное слово «да», под балконом.

«Она спустится без света, — сказала себе Жанна, — это недурно».

Никто не появлялся. Жанна спустилась к двери, находившейся напротив темного окна.

«Должно быть, эта распутница заболела и не может двигаться, — сказала себе Жанна, в ярости комкая манжеты. — Неважно! Живая или мертвая, вечером она уедет!»

Она побежала вниз по лестнице со стремительностью преследуемой львицы. В руке она держала ключ, который столько раз доставлял Оливе ночную свободу.

Вставив ключ в замочную скважину двери особняка, она остановилась.

«А если там, наверху, кто-то сидит подле нее? — подумала графиня. — Но без опасностей не совершается ни одно великое дело! А смелому никакая опасность не страшна!»

Она повернула ключ в тяжелом замке, и дверь отворилась.

Ни звука, ни света, никого.

Она поднялась на площадку апартаментов Николь. Жанна тихенько поцарапалась в дверь.

— Откройте! Откройте! — прошептала она. Дверь отворилась, и поток света залил Жанну, очутившуюся лицом к лицу с мужчиной, державшим трехсвечный канделябр. Она дико закричала и спрятала лицо в ладонях.

— Графиня де ла Мотт! — вскричал мужчина с восхитительным в своей естественности удивлением.

— Господин Калиостро! — прошептала Жанна. Она шаталась и была близка к обмороку.

— Чему я обязан честью вашего посещения, сударыня? — твердым голосом спросил он.

— Сударь… — пролепетала интриганка; она не могла отвести взора от глаз графа. — Я пришла... я пришла... к…

Тут Калиостро устремил на еле стоявшую Жанну взгляд, в котором сверкали молнии.

— Сударыня, — заговорил он, — я читаю во мраке, но чтобы читать хорошо, мне необходима помощь. Соблаговолите ответить на следующие вопросы. Почему вы пришли ко мне сюда? Я здесь не живу. Вы не отвечаете?

— спросил он дрожавшую графиню. — Что ж, я приду на помощь вашему разуму. Вы вошли сюда с помощью ключа, который я нащупываю у вас в кармане, — вот он. Вы пришли сюда к молодой женщине, которую я спрятал у себя из жалости.

Жанна пошатнулась, как вырванное с корнем дерево.

— Ах, может быть, вы не знаете, что она уехала? — спросил Калиостро.

— А ведь вы помогали ее похитить.

— Помогала похитить?.. Я? Я? — в отчаянии вскричала Жанна. — Кто-то ее похитил, а вы обвиняете в этом меня?

— Больше того: я вас в этом убеждаю, — произнес Калиостро.

— Докажите! — с наглым видом сказала графиня. Калиостро взял со стола бумагу и протянул ей:

«Сударь! Мой великодушный покровитель! — гласило письмо, адресованное Калиостро. — Простите меня за то, что я вас покидаю, но прежде всего я люблю Босира. Он пришел за мной, он меня увозит, я следую за ним. Прощайте! Примите уверения в моей признательности».

— Босир!.. — произнесла ошеломленная Жанна. — Босир… Но ведь он не знал адреса Оливы!

— Ну еще бы, сударыня! — молвил Калиостро, протягивая ей другую бумагу, которую он вытащил из кармана. — Возьмите. Я поднял эту бумагу здесь, когда пришел с визитом, как я это делал ежедневно. Должно быть, она выпала из кармана Босира.

Трепещущая графиня прочитала:

«Господин де Босир найдет мадмуазель Оливу на улице Сен-Клод, на углу бульвара; он найдет ее и увезет немедленно. Пора! Этот совет дает самая искренняя подруга».

— О-о! — скомкав бумагу, простонала графиня.

— И он увез ее, — холодно сказал Калиостро.

— Но кто же написал эту записку? — спросила Жанна.

— По-видимому, вы, ведь это вы — искренняя подруга Оливы.

— Но как он вошел сюда? — воскликнула Жанна, с бешенством глядя на своего бесстрастного собеседника.

— А разве нельзя войти с помощью ключа? — спросил Жанну Калиостро.

— Но раз ключ у меня, значит, его не было у господина де Босира!

— Если существует один ключ, значит, можно получить и второй, — глядя ей прямо в лицо, сказал Калиостро.

— У вас есть убедительные доказательства, — медленно произнесла графиня, — у меня же нет ничего, кроме подозрений.

— О, у меня они тоже есть! — подхватил Калиостро. — И они вполне стоят ваших, сударыня.

С этими словами он отпустил ее.

Она начала спускаться, но вдоль этой лестницы, которая была пустой и темной, когда она поднималась, теперь она обнаружила двадцать свечей и двадцать стоявших через некоторые промежутки лакеев, в присутствии которых Калиостро громко назвал ее десять раз:

— Ее сиятельство графиня де ла Мотт!

На следующий день был последний срок платежа, который сама королева назначила ювелирам Бемеру и Босанжу.

Так как письмо ее величества рекомендовало им соблюдать осторожность, то они покорно ждали прибытия этих пятисот тысяч ливров.

Рассвет следующего дня заставил Бемера и Босанжа покончить с этой химерой. Босанж принял решение и отправился в Версаль в карете, в глубине которой его дожидался компаньон.

Он попросил, чтобы его провели к королеве. Ему ответили, что если у него нет пропуска на аудиенцию, то его не пустят.

Удивленный, взволнованный, он настаивал, и так как он знал свое общество и так как у него был талант всучить в этих передних то тому, то другому какой-нибудь бросовый камешек, ему оказали протекцию и обещали поставить на пути королевы, когда ее величество возвратится с прогулки в Трианон.