его на прицеле. Парень не виноват, его принудили. Но я помню, что он делал… – он запретил себе вспоминать о таком:

– Мне почудилось, я почти ничего не соображал. Думай об Анне, ты должен побыть с ней… – Михаэль боялся остаться с женой наедине:

– Я не знаю, смогу ли я… – он сжал руку в кулак, – мадам Симона ушла ночевать к приятельнице. Мне через два дня надо уезжать на базу. Но, может быть, Анна не вернется в комнату… – так ему было бы легче:

– Нельзя все время оттягивать, – он прислонился виском к прохладному стеклу, – она может что-то заподозрить. Обычно я ее не выпускаю из постели, когда приезжаю в кибуц…

Услышав легкие шаги в коридоре, Михаэль соскочил с подоконника. Анна стояла в дверях, со старым, военных времен, фонариком:

– Я думала, ты спишь… – почти испуганно, сказала жена, – Яаков отказывается укладываться, без истребителя. Шмуэль к ним не заходит, из-за шивы. Дети к нему привыкли, они капризничают… Я сейчас, не буду тебе мешать…

Зашуршала куртка, она нагнулась над плетеным ящиком с игрушками. От темных, влажных волос пахло недавней грозой. Михаэль потянул ее за руку:

– Погоди. Иди ко мне… – выскользнув из ее пальцев, фонарик покатился к стене. Янтарный луч, помигав, потух.

Сломанные ребра Авраама потихоньку заживали, но еще побаливали. После похорон жены, врачи отпустили его из больницы, с тугой повязкой и перебинтованными пальцами. Он уверил кузенов:

– В прошлый раз я заново научился стрелять, и печатать на машинке, и сейчас научусь. Правда, хочется, чтобы эта война стала последней… – сегодня ему не спалось. Остальные рано отправились в постель. Затягиваясь американской сигаретой Меира, доктор Судаков усмехнулся:

– Вернее, на топчаны. Мы, кое-как рассовали всех, по комнатам, на несколько ночей…

Утром близнецы, в сопровождении старшей родни, ехали в Лод. Иосиф сажал Шмуэля на римский рейс, а сам возвращался на армейскую базу, для дебрифинга:

– Мы тоже будем под Тель-Авивом, – коротко сказала Марта, – но мы не увидимся с мальчиком. Послезавтра из Австрии прилетает мистер Визенталь… – на закрытых совещаниях они хотели обсудить долг Израиля в поисках бывших нацистов:

– Недостаточно построить музеи и мемориалы, – подумал Авраам, – надо призвать каждого, еще топчущего землю нациста, к ответу. Мы отыщем и расстреляем их, как бешеных собак… – большая рука, со свежими бинтами, потянулась к карману пижамы:

– Словно пан Вольский еще носит пистолет, – понял Авраам, – я, разумеется, не останусь в стороне… – Марта ставила в известность Коротышку, что он, доктор Судаков, готов действовать:

– Я знаю языки, – хмуро заметил он кузине, – у меня большой военный опыт. С кафедры меня отпустят… – добавил Авраам, – учитывая, что я теперь ее возглавляю…

Они стояли у могилы госпожи Эпштейн. Родителей Авраама похоронили на Масличной горе, куда последние восемь лет не мог подняться ни один еврей. Кладбище находилось на захваченной Иорданией территории. Через знакомых священников Авраам организовал уход за надгробиями:

– Христиан туда пускают, – объяснил он Марте, – именно францисканцы заботятся о родовых погребениях Судаковых и о памятнике Самуила. Впрочем, ничего странного… – он попытался нагнуться, Марта остановила его: «Я сама».

– Ничего странного, – повторил Авраам, – они всегда присматривали за нашими захоронениями, с христианской стороны семьи… – Марта положила два камешка рядом с кучкой гальки:

– Адель приходила сюда, с Генриком… – женщина распрямилась, – хорошо, что все так вышло. С Кларой и Джованни они связались, обрадовали семью. Посреди горя случается и счастье… – вздохнула Марта. Тупица с женой уехали в Тель-Авив, для концертов, с филармоническим оркестром:

– Им сняли апартаменты, на бульваре Ротшильда, – весело подумал Авраам, – пусть Генрик поживет в роскоши, перед возвращением на горную заставу… – у ног доктора Судакова проскользнуло что-то теплое. Тигр, мяукнув, вскочил на скамейку. Авраам, неловко, потрепал мягкую шерстку:

– Посиди со мной, полуночник. Следующим летом твой хозяин выйдет из армии, заберет тебя из кибуца. Ты поселишься где-нибудь в Вест-Энде, в дорогой квартире. Впрочем, ты нам оставил достаточно наследников… – шелестели листья грецкого ореха. Авраам думал о тихом голосе Марты:

– Я уверена, что Максимилиан выжил. Именно он, а вовсе не русские, мог забрать Циону из Будапешта. Присматривай за Фридой, Авраам, пусть она будет в безопасности. Максимилиан может явиться сюда, за дочерью… – доктор Судаков витиевато выругался:

– Она не его дочь, а моя. Моя, и покойной Эстер. Если подонок, с этой… – он прибавил крепкое словцо, – переступит границы Израиля, он отправится на эшафот, а она сядет в тюрьму, пожизненно. Фрида никогда, ничего не узнает… – кузина взяла с него обещание, в таком случае, немедленно связаться с Лондоном:

– Но мы понятия не имеем, как он сейчас выглядит, – невесело сказала Марта, – он, наверняка, изменил внешность, и у него с десяток паспортов… – Адель ничего не знала о пребывании Рауффа в Египте. Кот соскочил со скамейки, Авраам потянулся:

– И правильно. Девочка вышла замуж, она счастлива. Незачем бередить старые раны, все быльем поросло…

Кузине удалось найти в архивах упоминание о Фриде Горовиц. Марта показала Аврааму фотографию документа:

– Из гродненской синагоги. Запись о пожертвовании, в честь ее рождения… – бабушка Марты появилась на свет через несколько месяцев после гибели императора Александра Второго:

– Родители ребенка не указаны, – заметила кузина, – благотворительницами значатся некие мещанки Горовиц и, как здесь говорится… – Марта прищурилась, – праведный сын Ноаха. Доктор Бейн мне перевел иврит… – Авраам вскинул бровь:

– Не еврей. Девочка родилась вне брака… – он подумал о Фриде:

– Рав Арье говорит, что Всевышний о ней позаботится. Но как? Раввинский суд примет во внимание только показания от мужчин, евреев. Где я найду соблюдающих евреев, согласных на лжесвидетельство… – словно услышав его, Марта добавила:

– Но если Фрида выйдет замуж за не еврея… – Авраам отозвался:

– Все равно. Печать незаконнорожденности ложится на всех потомков женщины, на десять поколений вперед… – Марта убрала фото в конверт:

– Больше ничего мы не отыскали. Я знаю, что бабушке было девятнадцать, когда она выходила замуж за Горского. Ее возраст указан в швейцарском брачном свидетельстве. Но теперь понятно, откуда она приехала в Цюрих… – Авраам помялся:

– Папа говорил, что дедушка Исаак, перед смертью, сжег переписку с тамошней родней, то есть с мещанками Горовиц. Он все уничтожил, до последнего конверта, до последней строчки… – Авраам выбросил окурок:

– Вряд ли мы узнаем, кто был прадедом Марты. Ее прабабушка скончалась в Алексеевском равелине. Народоволка Хана Горовиц, участница покушения на императора Александра. Наверное, отцом Фриды стал революционер… – Марта кивнула:

– Ты прав. Может быть, сам Волк. Моему Волку такое понравится. Впрочем, мы все родня… – ночной ветер стал совсем холодным. Авраам запахнул куртку:

– Нельзя жаловаться, дожди пошли дружные. Если погода удержится, мы соберем хороший урожай… – он вздрогнул.

Неподалеку хлопнула дверь барака. Женская фигурка пронеслась по лужайке. В свете луны Авраам разобрал заплаканное лицо. Он едва успел поймать девушку. Анна прижималась к нему, дрожа, что-то бормоча. Авраам, успокаивающе, сказал:

– Не бойся. После такого у многих взрослых случаются кошмары, не только у детей. Михаэлю тяжело, тебе надо оставаться рядом… – Анна прикусила губу. Горячая кровь потекла по подбородку:

– Тете Эстер я бы могла все сказать, но дядя Авраам мужчина. Стыдно упоминать о таком, и никто не поверит, что Михаэль… – она чувствовала пронзительную боль, слышала злой шепот:

– Заткнись, не дергайся. Я твой муж, я могу делать все, что угодно. Терпи, ты не хотела еще детей, они и не появятся… – рубашка прикрывала ноги, тоже испачканные кровью:

– Он никогда таким не был, – поняла Анна, – все из-за плена. Его пытали, он не в себе, но он оправится, обязательно. Он бормотал, что он опять мужчина… – надежные руки Авраама обнимали ее. Анне захотелось пойти в детское крыло:

– Я заберу малышей и мадам Симону, мы уедем отсюда. Я не хочу жить с ним… с Михаэлем, мне страшно. Мы не пропадем, мы вырастим ребятишек. Но детям нужен отец. Раввины могут присудить малышей