– Интересно, к кому это твоя служаночка так торопится? – Груць не отрывал взгляда от плавно лавирующей между столами и выдвинутыми стульями фигуры девушки. – Да с графинчиком, вот только почему-то без рюмочек.

– А кто его знает, – по своему обыкновению попытался прикинуться идиотом Крайт.

– Так я и поверю, что ты не знаешь, кто у тебя столуется. – Главарь банды переговаривался с хозяином постоялого двора так тихо, что его не слышали даже сидящие напротив.

– Так кто их знает – путники… – Крайт изобразил улыбку. Он прекрасно знал, куда клонит Груць. И это ему совсем не нравилось. Если банда начнет проворачивать свои грязные делишки в непосредственной близости от «Чистого поля», дурная слава свалится на голову Крайта и прилипнет как смола, так что и не отмыться. Если кого-нибудь ограбят рядом с его заведением – пиши пропало. Скажут, папаша Крайт наводит банду – кто тогда рискнет здесь останавливаться? И это только первая из бед и не самая большая. Второй напастью станут проверки со стороны рыманских и потловских блюстителей закона. Они по очереди начнут расквартировывать части своих дружин в «Чистом поле», разумеется, не платя ни копейки за проживание. Будут всех дергать, обыскивать, допрашивать, и останавливаться у Крайта потеряют желание даже те странники, кто оказался в безвыходном положении. Обходить будут седьмой дорогой да в лесах ночевать, в дуплах…

– Путники? Хм… – Груць перевернул свою тарелку и измельчал на ее обратной стороне кончиком ножа табачные обрезки. Рядом лежала излюбленная трубка и миниатюрный шомпол. – И давно приехали?

– Вчера. – Крайт с тоской наблюдал за его действиями. Чувствовал, как резко вспотели ладони.

– И чего хотят? – Мельче уже, казалось, сделать кусочки табака было нельзя – рассыплются в пыль, но Груця результат не устраивал, и острое лезвие продолжало свою работу.

– Ну как чего… Того же, что и все, – отдохнуть, сил набраться…

– Да не от тебя – с тобой-то все и так понятно. Чего еще можно от тебя хотеть? Едут они куда и зачем?

– Мне-то откуда знать? – Тут уж Крайт удивился на самом деле искренне.

– Да тебе-то ли как раз и не знать! – Груць улыбнулся. Он прокрутил вокруг своей оси нож, придерживая его за рукоятку указательным пальцем, а кончик острия уперев в поверхность стола. Покосился на Крайта. – Я тут всего несколько часов, а ты утверждаешь, что знаешь меньше моего. Обидно мне, папаша, твое недоверие. А еще более обидно, как ты расцениваешь мои умственные способности.

Вслед за ладонями у Крайта вспотела спина. Если бы не толстая жилетка, предательски взмокшая рубаха была бы сейчас видна всем.

– Что такое ты, Груць, говоришь?

– Ха… Что я говорю… Я говорю: ты за придурковатого меня держишь. – Парень собрал табак горкой и отложил нож. – У тебя по постоялому двору разгуливает двухметровый харадец с выправкой дружинника, под его охраной некто, кто даже не считает для себя возможным выходить из комнаты… Кто-то, кто скрывает свою личность? Или кого выдворяют из страны? Или кто не хочет быть узнанным, потому что выполняет здесь некую миссию, а харадец – его глаза и уши. Честно говоря, последний вариант мне больше всего не нравится.

Крайт помолчал немного, собираясь с мыслями, потом прерывисто перевел дыхание и начал торопливо говорить:

– Не миссия там никакая, господин Груць, тут вы, как в простонародье говорят, пальцем в небо попали. – Он знал, что сейчас даст Груцю в руки весомый козырь – скажет то, что обнаружит перед бандитом слабые стороны постояльцев. Но что было бы, не скажи он этого сейчас? По его мнению, выходило, что хорошего от молчаливого запирательства еще меньше. – В комнате девчонка сидит. А не выходит не из-за особой стыдливости. Неможется ей. Гильда говорит – раненая. Мол, телохранитель ее на руках поднял, потому как идти сама не могла. А я думаю, не просто ушиблась девочка, пытали ее. Гильда бинтов сверху притащила вчера комок окровавленный, а сегодня с утра кипятила.

Груць, набивавший трубку, откинулся на спинку скамьи:

– А говорил, ничего не знаешь. А тут все так интересно.

Кадык у Крайта дернулся:

– Что тебе до них, Груць? Ничего ценного не везут, и не по твою душу тут…

Парень поморщился:

– Вот если бы ты сейчас этого не сказал, мне бы до них точно никакого дела не было.

– То есть?

– Я с каких-то пор обязан тебе что-то разъяснять из сказанного мной? Крайт, ей-богу, ты меня не устаешь поражать. Давай-ка не шебарши понапрасну – дай подумать в тишине. – Он раскурил трубку и выдохнул клубки похожего на тонкую вату дыма в его сторону. Желая дать понять, что разговор окончен. Словно желая сдуть неугодного Крайта за ненадобностью.

То, что происходило вокруг, назвать тишиной, способствующей мыслительному процессу, можно было с очень большой натяжкой.

Четверо из ребят Груця рассматривали фривольные картинки на оборотной стороне игральных карт, которые вошли в моду среди солдатни, расквартированной в казармах Рымана. Этой четверке удалось отжать у глупых новобранцев несколько колод, и теперь они, гогоча, раскладывали их, комментируя изображенный интим во всех подробностях.

Год, Рижеч, Хпак и Кривда – потловские ребята. Внешне были похожи как братья, хотя кровного родства между ними никакого не было. Достаточно высокие, но все же ниже Груця, широкоплечие молодцы. Волосы разных оттенков русого и разных оттенков серо-голубые глаза. Рижеч отличался кудрявой головой, а Хпак в пику остальным отращивал красивую бороду.

Груць встретился с ними, что называется, на большаке. Как-то так получилось, что этим четверым и банде Груця (в ином тогда составе) одновременно пришло в голову пощипать обоз латфорского купца. Ни одна из грабящих сторон не имела представления о количестве охраны, нанятой купцом в последний момент, и для них это стало пренеприятным сюрпризом.

Банальный гоп-стоп очень быстро превратился в профессионально выполняемое дружинниками задержание. Однако способность быстро адаптироваться к ситуации у грабителей была несколько выше. Не зная друг друга, они объединились и, сражаясь той ночью неистово, как взбесившиеся собаки, все же смогли отстоять свою свободу.

Двое других, Рылец и Хат, шумно делили между собой содержимое чьего-то миниатюрного саквояжа, прихваченного еще в Княжграде. Дележ не устраивал ни одну из сторон, и от этого шума становилось только больше.

Настоящего имени Рыльца не знал никто. Он был почти так же высок, как и Груць, до двух метров не хватало какой-то пары-тройки сантиметров. Его кожа была смуглее, чем у остальных, и из-за этого казалось, что он имеет загар и летом, и зимой. Прямые каштановые волосы были средней длины и обрамляли красивое некогда лицо, закрывая лоб и уши.

Рылец попал в банду с распухшей от побоев физиономией и изувеченным, перебитым в нескольких местах носом. Парень ушел от дружинников Арьезского во время конвоирования его из тюрьмы к месту казни.