В этих словах слышатся отголоски споров Пестеля и Никиты Муравьева об унитарной и федеративной форме государственного устройства. Пестель мотивировал невозможность федеративного устройства не только несовпадением исторических условий США и России, но и гибельным, по его мнению, опытом феодальной раздробленности древней Руси. Отвергая американский федерализм как возможную государственную модель для России, Пестель явно склонялся к французской республике периода якобинской диктатуры[810]. Однако для Поджио, как и для большинства других декабристов, моделью будущего революционного переворота в России служила не французская, а испанская революция. Ее поражение в 1823 г. декабрист объяснял не внутренними причинами, а вооруженным вмешательством войск Священного союза. А так как во главе союза стоял Александр I, то в случае революции в России ее подавлять было бы некому. Поэтому испанский путь, несмотря на явную неудачу, казался вполне приемлемым для России.

В крепости взгляды Поджио изменились. Оплакивая смерть руководителя военной революции в Испании Р. Риего («погиб человек <…> тот самый, который уничтожил Инквизицию пытки»), он соглашался с мнением М. И. Муравьева-Апостола, утверждавшего, что «Риего сам виноват, должен был основать республику и никак не верить присяге Тирана <…> Ни дивитес[ь] тому, – писал он В. В. Левашову из крепости, – каким образом уподобляли мы Россию Испании, не имея ни инквизиции, ни тех пыток, словом, ни тех гонений; но мы в умышлениях наших отвергали сие, предвидя в будущем сие»[811]. Характерно, что теперь причину поражения испанской революции Поджио видит в действиях самих испанских революционеров, а невозможности ее повторения в России он объясняет различием исторических судеб России и Испании.

Таким образом, в тяжелых условиях Петропавловской крепости Поджио, чувствуя, по его собственным словам, «приближение нравственного распадения»[812], пришел к мысли, что Россия еще не готова к восприятию тех политических и общественных благ, которыми пользуются народы Европы. Это вызвало в сознании заключенного декабриста тяжелый идейный кризис. Европа для него была и оставалась не просто миром просвещения и прогресса, но и неким нравственным фундаментом, на котором он надеялся построить будущее России. Теперь оказалось, что этот фундамент не подходит для России. А следовательно, примеры из европейской истории не могут больше служить оправданием его деятельности. Стремясь к преодолению это кризиса, Поджио пытался найти новую точку опоры, теперь уже в русской истории: «Мне хотелось, как русскому и по русскому делу, непременно ворваться в свою отечественную историю»[813]. Перебирая в памяти народные восстания Степана Разина и Пугачева, попытку верховников ограничить самодержавие при Анне Иоанновне, дворцовые перевороты и т. д., декабрист пришел к неутешительному результату: «…я искал для себя образцов и не обрел их!»[814].

Новый этап идеологической активности Поджио приходится на середину 1860-х гг., когда он создает свои «Записки». Как неоднократно отмечалось исследователями, «Записки» Поджио – это не мемуары в привычном смысле этого слова. С. Я. Гессен довольно точно назвал их «идеологической исповедью»[815]. События сорокалетней давности – одиночное заключение, следствие и «судилище» – не изгладились в «памяти сердца» старого мемуариста. Наделенный богатым воображением, он не только живо помнил фактические события, связанные с его заключением в Петропавловской крепости, но и сохранил способность заново пережить те чувства и передумать те думы, которые обуревали его в одиночном каземате: «Печать темницы не изглаживается и память сердца сильнее всякой другой!!»[816].

«Записки» Поджио представляют собой калейдоскопическую смесь глубоко личных воспоминаний с размышлениями на общенациональные темы, включающие в себя как современные раздумья, так и исторические экскурсы. И все это охвачено страстным эмоциональным накалом, обнаруживающим то неразрывное единство между настоящим и прошлым, которым пропитаны мысли и чувства Поджио: «Тюрьма наложит свою неизгладимую печать <…> печать эту ношу и поднесь»[817]. Это дает возможность двойного взгляда на его воспоминания. Они могут быть прочитаны в контексте декабристской эпохи, и в этом случае читатель получает представление о том, как менялись общественно-политические взгляды Поджио в крепости. И вместе с тем «Записки» – это реплика старого декабриста в идейной борьбе 1860-х гг. Востребованность декабристского опыта в эпоху Великих реформ подтверждается огромным количеством фактов, и в первую очередь герценовскими зарубежными декабристскими публикациями, а также произведениями Л. Н. Толстого и Н. А. Некрасова.

Меняясь на протяжении многих десятилетий, взгляды Поджио оставались неизменными в своих основах, заложенных еще в декабристскую эпоху: «Конечно, время, опыт подвергли и меня изменению, но основа все та же, и я так же стою твердо теперь, как стоял и прежде. Воззрения другие; но преобладающая точка все та же; средства к достижению цели могут быть другие, но цель – все та же!»[818].

Идейная эволюция, если только речь не идет о механической смене одних взглядов другими, всегда представляет собой переосмысление воззрений на основе уже сложившейся ранее системы базовых убеждений. Европейский путь развития для России по-прежнему представляется Поджио единственно возможным. При этом европеизм для него ассоциируется с совершенно конкретными государственно-правовыми институтами: свободой слова, печати, собраний, всеобщими выборами, разделением властей, состязательностью судебного процесса, независимостью судей, институтом присяжных и т. д. Речь идет не о реальной Европе середины XIX в., положение дел в которой Поджио знал очень хорошо, а о достижениях общественно-правовой мысли Запада, с трудом пробивающих себе дорогу сквозь диктаторские режимы. Поэтому европеизм Поджио не только не исключал, но и предполагал критику многих сторон жизни реального Запада. Из совокупности многочисленных высказываний Поджио о Западной Европе, содержащихся как в его «Записках», так и в письмах, следует, что ему было свойственно представление о том, что европейская демократия есть результат длительного развития социальных, политических и экономических отношений, а также о том, что в России развитие этих отношений еще не достигло надлежащего уровня. Поэтому «западник» Поджио весьма неоднозначно оценивал европеизацию России вообще и резко негативно относится к петровской европеизации в частности.