задумываясь о дальнейших последствиях, я стремился только к тому, чтобы как можно скорее оказаться опять на столе. Хотя, по правде говоря, он был вряд ли надежнее всего остального. Через секунду я снова стоял среди яств с напитками, стоял лучшим блюдом, улыбался, как учил меня гуру. Среди этой пищи, которую есть было нельзя, и чудесных напитков, которые пробовать не рекомендовалось, в окружении теплых и сухих друзей — пожалуй, уже в десятый раз на Амторе Карсон Нейпир приготовился взглянуть смерти в лицо. Только вот шум помешал. Такой, знаете, шум, который издаешь, когда прощаешься с жизнью. Но я улыбался, а не шумел. Кто же это тут… у меня… у них?..

Оглянувшись, я понял, почему мне удалось проскочить до стола живым и невредимым. Потому что мое место занял милейший тарбан. Он, вскинувшись на дыбы, яростно отбивался от теток, облепивших его по периметру. Зверь рычал, рвал и топтал, он лупил по живым ремням и канатам бодрым копытом. Только змеи к нему уже со всего зала сползались обедать. На месте каждой убитой с выражением «дорогой товарищ, мы за тебя отомстим» появлялись другие. Эти свежо впивались в могучее тело — и тут же резво отрывались от своих передних концов. Тарбан сортировал, тарбан уже пьяным шатался, но дело делал: шляпки в одну сторону, ножки — в другую.

В центре этого мерзкого месива, верхом на животном, находилась та чудовищная змеища, которая чуть меня не прикончила. Тарбан, без труда разделываясь с маленькими змеями, обрушивал всю свою ярость и мощь на нее. Куда там! Тело змеи, извиваясь, билось и металось, точно молния, а ядовитые клыки находили самые уязвимые места монстра. Вой зверя и шипение змей слились в сплошной неимоверный гул, который заполнил пространство зала и превратил его в поле битвы. Кто одержит победу в этой яростной схватке? Хотя не все ли равно, в чьем желудке я окажусь по итогу? Как бы то ни было, эта невероятная картина захватила меня, точно зрителя на стадионе. Я чуть ставки не взялся принимать.

Кровь тарбана и маленьких змей разливалась по полу ручьями.

Только мэм, что, видимо, билась за мою жизнь, как за свой главный приз, казалась неуязвимой. Я как завороженный наблюдал за тем, с какой непринужденностью она уворачивалась от нападений тарбана, легко перехватывая каждое его движение и не упуская возможности нанести ему встречный удар чудовищной силы.

Истекающий кровью зверь все-таки пал. Да я, в общем-то, на него и не ставил. Змеи висели на полосатых боках, точно пиявки, он их не видел — развернулся, желая добрести до туннеля, ведущего в жилище. Но наездница будто того и ждала. Распрямившись огромной пружиной, взмыла стремительно в воздух и уже через миг завила несчастное животное в чудовищный кокон от головы до хвоста и занесла над его шеей свои бесподобные зубы. Из его перепеленутого горла вышел не рев, а прежалобный стон. Ну чисто дитя нарожденное вякнуло! Затем раздался хруст костей, похожий на хруст сухих веток, и из пасти младенчика рванулась кровища.

Вы не слышали, как ломаются кости? О-о… Вот об этом меня не предупреждали. Она, выходит, не просто кусала. Эта мэм еще и откусывала. Как я ошибся, однако, на ее счет! Змея оказалась неутомима. Кольца уже сползали с бездыханного тела. Нижний конец дьяволицы исполнял заключительные па победной чечетки, а передний — нет, вы только подумайте, многостаночница прямо, она и здесь, и там! — передний уже неотрывно глядел на меня.

Не в силах шелохнуться, я откликнулся, сам принялся пялиться в эти бездушные стекляшки.

Вот она неторопливо потянулась к столу, как бы не очень-то ей это и надо, но долг есть долг — раз специально обучали, отрабатывать будет. В ее движениях не было больше проворства — ведь роковой исход был уже предрешен. Змея ползла медленно-медленно, красиво-красиво. Передний конец поднялся до уровня стола. Раздвинул блюда. Пошел…

В этот вот миг до меня опять донесся тот же самый, что и раньше, отдаленный женский крик.

Повернувшись на крик, лицом я задел за петлю, которая свешивалась откуда-то сверху из темноты. Галлюцинация выткалась где-то сверху. Я снова услышал Дуаре, и опять мелькнула мысль о солодке… Лечиться мне надо, вот что: с такими нервами со змеями не воюют!

Но не повернись я на крик — не увидел бы этой веревки. Просто забылось о ней. Я подпрыгнул, схватился повыше петли и подтянулся. Тут же ощутил, как сухая и теплая мэм одним из своих концов коснулась моей голой ступни. Не надо, родная, я любитель холодного и сырого! Я так отдернул ногу, что у нее челюсть чуть не выперло. Прощай, дорогая. И без тебя не пропаду.

Под злобное шипение я принялся отчаянно карабкаться вверх, соображая, чем отбиваться, если тетка потянется следом. В конце концов удалось добраться до верхнего конца веревки — он был привязан к мощной металлической балке. Я взобрался на балку и кинул сострадательный взгляд на подругу. Прямо подо мной извивалось дородное тело. Ух, как хотелось ей, ух! Гадина подняла голову вверх ярда на два. Она честно пыталась добраться до меня по веревке, но та все время раскачивалась, и зафиксироваться не удавалось. Наконец я лишил ее и последнего удовольствия — надежды, которая и без того была такою же тоненькой, как веревка. Я подтянул веревку вверх, скрутил на локте в кольцо и перевесил на балку. Потом сияюще одарил пораженку теплой улыбкой. Мэм? Вот теперь со мной можно было работать, обедать там или завтракать, не знаю, что ей больше хотелось. Короче, питаться на выбор. Или мною, или кусочком производственного мыла из хороших людей.

Тэк-с. Дальше что?

Своды зала терялись где-то во мраке… не дурак, понимал, что до потолка еще — как до Индии. Над моей головой располагалась сложная конструкция из балок, подпорок, растяжек и тросов. Все это предстояло как следует изучить. Я осторожно двинулся вперед по балке к стене. Дойдя до конца, обнаружил узкий карниз, который опоясывал комнату по окружности и шел вдоль стены. Он был не шире двух футов и не имел ограждений — что-то вроде прохода, который кладут строители при сооружении лесов. Здесь, видимо, торопились со сдачей объекта, не убрали, а потом и забыли вообще, побежали на свою революцию. Я побрел по уступу, руками придерживаясь за стену. Вниз старался не смотреть, наверх и вбок — тоже. Я вообще никуда не смотрел, потому что слушал.

То и дело доносился женский приглушенный стон… Видимо,