по опасности и прогони зло обратно в нору… – бормотал докер.

Его вера тронула Лайонела. Жестоковыйный гордец, Джонас смиренно просил помощи, обращаясь к невидимому.

Лайонела охватило желание вернуться и присесть рядом с Джонасом, и снова провести пальцем по вытатуированной веревке, и шепнуть, что беспокоиться не о чем, дело не сорвется, раз они вместе. Но рассветное солнце уже ворвалось через нижние пластины жалюзи.

– Увидимся за завтраком, Джонас, – шепнул Лайонел спящему и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь.

Δ

Моузи видел во сне Лайонела.

Лайонел стоял на корме какого-то корабля. Сняв шляпу, он прижимал ее к груди и серьезно глядел на Моузи, который остался на берегу. У бортов по обе стороны от Лайонела стояли десятки мужчин и женщин. В одной из пассажирок Моузи узнал миниатюрную хозяйку салуна «Стилл-Кроссинг», промышлявшую скупкой краденого. А еще на палубе стоял Йовен – лысый, приземистый, с недовольной складкой губ.

Состояние корабля привело Моузи в ужас: корпус оброс ракушками до самого планширя, палубная рубка походила на дощатую хибарку. Он крикнул Лайонелу:

– Надеюсь, малой, ты умеешь плавать!

Δ

С первых дней переворота Лайонел и Моузи обосновались в «Метрополе» – так людям Кроссли было проще обеспечить им охрану (Ламм решительно отказался перебираться из своих апартаментов в соседнем «Лире»).

Роскошь гранд-отеля смущала Лайонела, но он не мог отрицать удобства ситуации. Никто из знавших Лайонела и Моузи не усомнился бы в их приверженности делу. Новое размещение облегчило возможность тайных встреч: номер Джонаса находился на третьем этаже, Лайонел жил на пятом, охрана разместилась в холле, горничным позволялось проводить уборку только днем, когда Джонас и Лайонел были на заседаниях. Таким образом, единственным, о чем надо помнить, – это не пользоваться лифтами, чтобы лифтерша случайно не обратила на это внимания.

Как обычно, весь огромный холл третьего этажа пустовал, не считая очередной реинкарнации талисмана «Короля Мейкона» Аристы, сидевшей у двери на лестницу. Как и ее предшественницы, кошка была сиамкой шоколадного окраса.

Ариста потрусила к Лайонелу по красной дорожке с золотым узором и принялась льнуть к нему своим гибким телом, крутясь у ног.

– Доброе утро, мэм. – Лайонел наклонился почесать кошку между ушами. Он забыл, двадцать вторая или двадцать третья эта Ариста, к тому же кошка ошиблась отелем – «Метрополь» принадлежал Талмейдж. – Рад вас видеть, но вам положено пребывать в «Мейконе». Если вас увидит Талмейдж, боюсь, у вас будут неприятности.

Ариста тихо замурлыкала.

– Ты улыбнешься мне, малютка? Если да, то ты не пожалеешь. Приходи ко мне на завтрак, и я отдам тебе кусочек ветчины, а мой приятель – целых два.

Лайонел пошел дальше. Кошка метнулась за ним, проскочив между ног, отчего он споткнулся и схватился за стену. От толчка перегородка загудела, и Лайонел оглянулся, не выглянул ли кто из номера. Однако все было тихо.

Он снова поглядел на Аристу. Кошка снова уселась перед дверью на лестницу, неотрывно глядя янтарными глазами на Лайонела, и мяукнула.

Лайонел приложил палец к губам.

– Понял, понял, – прошептал он, хотя ничего не понял, и обошел Аристу. Кошка снова мяукнула. – Я помню о ветчине, – тихо отозвался он через плечо.

Δ

Самый молодой из лидеров временного правительства открыл дверь и вышел на лестницу.

– Сэр, – сказал ему солдат в форме вспомогательного корпуса, сидевший на ступеньках, ведущих на четвертый этаж. У него была лысина в венчике седых волос и ободранные щеки. На коленях у него лежала винтовка.

– В чем дело? – спросил Лайонел. Он не успел испугаться, когда другой солдат, стоявший справа от двери, вонзил штык ему в спину. Лайонела шатнуло в сторону, но третий солдат, обойдя закрывшуюся дверь, поймал его и поставил прямо. В голове Лайонела обрушились водопады: ему показалось, что тело распалось на составные части. Он чувствовал только, как скрючились пальцы ног в туфлях, и как потная рука зажимает ему рот.

Его убийца погрузил нож в живот Лайонела, выдернул и снова воткнул. Старый солдат на ступеньках и не подумал подняться.

Он почесывал ссадины на щеке, глядя Лайонелу в глаза с несколько извиняющимся выражением.

Лайонел подумал: «Я только хотел помочь людям».

Он подумал: «Надо было послушать кошку».

Он подумал: «Надеюсь, Джонас знает, что я его любил».

В трамвае

Брюстер даже не обратил внимания на здоровенную пушистую кошку: эти бестии постоянно заходили в трамваи. Эта забежала на северной остановке «Лигейт—Национальный бульвар» вслед за молодой женщиной в нарядном синем платье. Брюстер принял ее за учительницу или дамочку из какого-нибудь благотворительного общества. Кошка вспрыгнула на сиденье и принялась вылизывать лапу. Женщина села напротив нее,

Брюстер повернул ручку контроллера, и трамвай, дребезжа, двинулся вперед.

На улицах было тихо после ночных беспорядков. В обоих вагонах ехало всего с полдюжины пассажиров, в основном загулявшие пьяницы либо работники утренних смен. Почти все дремали. Брюстер и сам устал – он не мог заснуть после новости о бойне в лисском салуне. Мысли о зря загубленных жизнях, о всплеске народного гнева, вызванного этой трагедией, и о том, что это он, Брюстер Алдайн, заварил кашу вместе с растреклятым Хобом Рондо, согласившись пойти к сержанту по поводу украденной голубой шляпы, не давали ему покоя.

Брюстер поклялся себе в жизни больше не носить шляп. Он готов был набить морду галантерейщику, который заманил его в магазин и всучил аляповатый котелок. Ему хотелось отлупить и Хоба Рондо. Но больше всего Брюстер хотел кому-нибудь объяснить, как все вышло, и услышать в ответ, что он хороший, любимый и, конечно, не виноват. Но такого человека у него в жизни не было. Несколько минут тем самым утром, когда на подножке его трамвая висел уличный мальчишка, Брюстер почти поверил, что такая особа нашлась, однако Мэри-Энн оказалась лишь приколом. В салуне погибли люди, и это его вина, Брюстера Алдайна.

В зеркале заднего вида он поискал, чем отвлечься, и загляделся на молодую женщину в ловко сидящем синем платье.

– Куда спешите, мисс? – спросил вагоновожатый.

– В отель «Лир», – ответила она.

Δ

Роберт потер щеку, горевшую от пощечины Уиллы: оплеуху он схлопотал после слов, что не хочет новых встреч. Роберт счел пощечину заслуженной, пусть и несколько формальной: Уилла не была особенно к нему привязана. А вот привязанность Доры вышла для него на первый план. Раньше это не казалось важным, а теперь вдруг стало. Революция сдулась, в Лисе случилась бойня, горожане вышли на улицы, требуя перемен. Дора казалась единственным надежным островком в этом непостоянном мире.

Лейтенант вдруг понял, что Дора, эта горничная без роду и племени, девчонка из Ювенильных пансионов, не