— Сейчас не время и не место, капитан.

— Я не задержу вас надолго, — в его мягком голоселегко просматривалась профессиональная жесткость, за подушечками скрывалиськогти, того и гляди нацепит на меня наручники.

— Хорошо, — согласилась я.

За могилами мелькнуло бледное лицо Снегиря, державшего заруку Лавруху-младшего. Он со скорбным беспокойством взирал на меня и Марича.Перехватив мой взгляд, Лавруха прищурил глаза и вопросительно выгнул губы: чтотам еще?

— Подождите меня, капитан, — бросила я и вместе сКатькой направилась к Снегирю.

Снегирь сразу же устроил мне тихую сцену.

— Что за черт, Кэт? Оставит он нас в покое или нет? Иты тоже хороша, нашла время свидания назначать…

— Успокойся. Всего пара слов. Подождите меня уцентрального входа. Я не задержусь.

Сунув Катьку-младшую Снегирю, я снова вернулась к капитану.Лаврухины музыканты уже зачехлили инструменты, друзья-художники, тихопереговариваясь, потянулись к выходу, а эрмитажница Динка Козлова —единственный непьющий человек во всей компании — поправила на Жекиной могиле венок:ее неистребимая страсть к симметрии и архивному порядку сказалась и здесь.

Вот и все, Жека.

Свежий холмик земли и портрет, переснятый с паспортнойфотографии, — вот и все, что осталось.

Я вернулась к Маричу. Со скорбным видом он рассматривалсоседние могилы: “Хлобыстан Игорь Вениаминович, 1932 — 1999”, “Гришпун ЭммаКарловна, 1947 — 1999”, “Казаков Савелий Петрович, спи спокойно, дорогой муж,папа и дедушка…” Я искренне надеялась, что смерть всех этих людей не была такойстрашной, как смерть Жеки…

— Я вас слушаю, капитан.

— Еще раз… Примите искренние соболезнования. Что будетс ее детьми?

— Еще не знаю. Вы хотели поговорить со мной?

— Да, — Марич взял меня под руку. Со стороны этовыглядело вполне естественно: сломленная горем подруга и приятель подруги,поддерживающий ее. Мы неплохо смотрелись вместе: рыжая и брюнет.

Некоторое время мы молча шли по пронизанной последнимосенним солнцем аллее. Марич все так же прижимал к себе мой локоть.

— Отпустите, — наконец оказала сопротивлениея. — Отпустите, капитан. Я никуда не собираюсь убегать.

— Зачем вы так? — покачал головой Марич, но все жеоставил мой локоть в покое. — Я хотел узнать кое-какие подробности. Овашей подруге.

— Зачем?

— Видите ли… Я тоже косвенно причастен к этому делу.

Я даже остановилась.

— Надо же! Такое впечатление, что вы ведете всеуголовные дела в этом городе…

— Ну что вы… Дело веду не я. Просто есть некоторыесоображения. Ведь ваша подруга была какое-то время женой покойного Быкадорова.Та часть коллекции Гольтмана, которая похищена им, так до сих пор и не найдена.Возможно, ваша подруга была как-то связана с Быкадоровым… Она художница, ипредметы из коллекции могли оказаться…

— Нет, — грубо перебила Марича я. — Жекапоследний раз виделась с Быкадоровым за несколько лет до его смерти. Она немогла быть причастна…

— Но вы же не можете знать всего.

— Я — ее близкая подруга. Самая близкая.

— Есть вещи, которые скрывают даже от самых близкихдрузей, Катерина Мстиславовна. Можно прожить всю жизнь рядом с убийцей иливором и так и не узнать этого…

— О чем вы говорите, капитан? — я с ужасомпосмотрела на него.

— О том, что жизнь — очень терпимая штука. Терпимая ковсему. Такие категории, как “абсолютное добро” или “абсолютное зло”, онаотметает напрочь.

— Нет. Жека — честнейший человек. Она бы никогда невоспользовалась…

Если бы я могла рассказать тебе о сцене на даче, капитан,если бы я только могла! Тогда Жека отказалась от, по сути, краденых денег, хотянуждалась в них гораздо больше, чем мы с Лаврухой. Если бы ты видел ееоскорбленные глаза, ты не позволил бы себе даже тень подозрения, даже теньтени…

— Ну хорошо, хорошо. Успокойтесь. Просто сейчаспрорабатываются все возможные версии. Эта показалась нам наиболее вероятной.

— Наиболее вероятной?

— Ну да. Просто потому, что все другие выглядятсомнительно. У нее не было врагов, вы сами это подтвердили. Вы и ваш друг. Иеще несколько людей, неплохо ее знавших.

— Может быть… У нее ведь были деньги. Пятьсот долларов.Сумма по нынешним временам приличная… — я выглядела совсем уж глупо со своиминемощными предположениями. — Какая-нибудь сволочь…

Марич покачал головой.

— Я не думаю, что это ограбление.

— Но ведь денег при ней не было… А накануне приятельЛавру… Приятель Снегиря отвез ей крупную сумму.

— Да. Они это подтвердили. И ваш приятель, и приятельвашего приятеля. И денег при ней действительно не было. Но все равно, этаверсия в расчет не берется.

— Почему?

— Дело в том, Катерина Мстиславовна, что ее убили не настройке.

— Не на стройке?

— Да. Разве следователь не говорил вам?

Я вспомнила унылую физиономию следователя и его формальныйдопрос. Впрочем, я не представляла для этого оперативного дедугана никакогоинтереса: я не была близкой родственницей Жеки и в ночь ее убийства была вГолландии. Это могли подтвердить все визы, все билеты Аэрофлота и весь сводныйоркестр российских и голландских таможенников.

— Он не вдавался в подробности. Но я буду благодарнавам, капитан, если вы расскажете мне об обстоятельствах ее смерти.

— Хорошо, — его готовность рассказать содержала всебе двойное дно, я понимала это: информация в обмен на информацию. — Еепривезли на стройку уже после смерти. Смерть наступила около двенадцати ночи.

Интересно, где это Жека шлялась около двенадцати, ведь домаоставались дети…

— Но убита она была совсем в другом месте. Перед смертьютруп закатали во что-то. Очевидно, это был ковер. Именно таким образом еедоставили на стройку. На ее плаще сохранились частицы ворса. Это все улики,которыми мы располагаем.

— И никто ничего не видел?

— Глухое место. Освещена только площадка передвагончиками, там ночует сторож.

— И он ничего не слышал?

— Место, где ее нашли, находится с противоположнойстороны. К тому же сторож был мертвецки пьян. Опергруппу вызвали рабочие,пришедшие на смену. К тому времени сторож еще не протрезвел. Понимаете, если быее убили из-за денег, пусть даже из-за таких небольших, черт с ним, всякоебывает… Если это была роковая случайность, страшное стечение обстоятельств…Тогда ее труп просто оставили бы на месте преступления. Вы понимаете, о чем яговорю?