он мне рад, как холере.

– Новенький? Это ж какая-то девчонка?

Но я уже знаю, что «девчонка» – это не подозрение, а просто наезд. Встаю, подхожу к нему нос к носу. Ну, почти нос к носу, мои глаза на уровне его рта.

– Улыбнись, Финдлейсон, – говорю я, – девчонка изучит вопрос, не жмут ли тебе зубы.

Аткинс каркает и начинает ржать, как безумный. Я поднимаю взгляд, вижу полную оторопь на лице Финдлейсона и вдруг понимаю, что незачем же воевать, вообще незачем. Думаю про себя: «Смотри на меня. Смотри на меня, парень. Я же хорошая». И сама невольно начинаю улыбаться, как дура.

И Финдлейсон тоже начинает ржать. Он хохочет, потом хлопает меня по плечу и, утирая слезы, говорит:

– Правду говорят, что все ирландцы – нахалы от рождения, а я не верил!

Он тут же тащит меня за каким-то казенным добром на склад. Битти, правда, отвел его на минутку в сторону и что-то шепнул. Видимо, что меня могут украсть мои предыдущие, кхм, владельцы. Я так подозреваю, что с предыдущими владельцами мне могло сильно не повезти, так они все на это смотрят. Ну и ладно.

Идти далеко. Мы бредем, бредем под дождем по полужидкой грязи мимо каких-то построек, часовых, сидящих на корточках и бревнах солдат, палаток, лошадей, офицеров в условно белых брюках, как вдруг Финдлейсон сворачивает к какому-то оврагу, встает к нему лицом, возится в штанах и пускает тугую струю. Блин. Я оглядываюсь. Ни кустика. Ха. Но ничего, ничего. Я достаю из нагрудного кармашка в нижней части куртки пластиковый двуслойный уголок, щелчком раскладываю его в угловатую воронку со скошенным носиком. Мне такую давным-давно соорудил Лмм, когда меня впервые взяли на целый день на борт. Эта, конечно, не первая, но ее я таскаю с собой уже года четыре, главное, мыть почаще. А то ведь даже гальюном не воспользуешься.

Моя струйка пониже Финдлейсоновой. Но его быстро прекращается, он приводит себя в порядок, бросает взгляд в мою сторону, всматривается – и глаза у него становятся огромными. Ну вот, думаю, разглядел-таки. И что теперь?

Финдлейсон глухо сглатывает и прикрывает пах обеими руками. Зажмуривается. И так стоит, пока я не отхожу от края. Открывает глаза, отходит сам.

– Парень, – говорит он, – дружище… Я никому не скажу, дружище. Турки… Ненавижу турок. Я никому не скажу, честное слово.

– Спасибо, – выдавливаю я. Что-то я тоже, как Аткинс, не хочу даже думать об этом.

Мы в четыре руки притаскиваем со склада гору добра, которое на меня выдали по одному слову Битти, да еще в передаче Финдлейсона. Правду сказать, Финдлейсон расписался в добром десятке амбарных книг, но все равно у нас на верфи дела так не делаются. Ладно, я сюда не налаживать порядок отчетности попала. Куртку мне выдали таких размеров, что я свободно надеваю ее на свою сверху. Так-то, конечно, хорошо, да и теплее, но моя-то куртка непромокаемая, а красная армейская – суконная и сосет влагу как губка. Как они ходят все под этим постоянным дождем в сукне – ума не приложу.

В углу палатки Финдлейсон выстраивает мне койку из двух рядов металлических ящиков.

– Сюда кинешь матрас. Он сейчас, конечно, худой, но завтра я тебе покажу, где украсть сена, набьешь его как следует, и будет отличное гнездо, не хуже моего. Под голову положишь куртку, свернешь ее изнанкой наружу, и будет мягко. Одеял я выцарапал два, ты богач. Сворачивать это все будешь так – вот смотри, моя скатка – и прятать днем рядом с ней. Брюки завтра попробуем сменять у другого кастеляна, я знаю, где ругались, что им привезли узкого и короткого.

Сам он спит на такой же куче ящиков в другом углу. А что? Ничего, могло быть и хуже.

Назавтра Эля попыталась запарковаться куда-нибудь во дворы, но Сирожиддин буркнул с заднего сиденья, что на парковке их вряд ли ждут, а если она так уж нервничает, то можно и наверх заехать. Эля нахмурилась, но зарулила на парковку и поднялась на пару кругов. Все тихо, никаких тебе желающих облегчить ее на сумочку. Но так-то и здоровенный парень на заднем сиденье в этот раз не прятался, сидел, зыркал во все стороны. В общем, она успокоилась. И стала снова парковаться там – где еще место искать, каждый раз по дворам крутиться? Гараж арендовать – это еще полквартиры, спасибо большое, она и так мать-одиночка.

– Нахимджон кланяться просит, – сообщил Сирожиддин сзади.

Спартин Олежа подучил Элю, что с заключенными можно переписываться через сайт ФСИН, и это оказалось на диво удобно. Понятно, что там все просматривают, ну так и не пиши туда ничего противозаконного, а что брат четверть без троек закончил – это, знаете, не предосудительная информация. Ну, почти без троек, историю и литературу враз не вывезли. Вообще, переписка с братом Сирожиддину шла на пользу, хотя такой эффект, чтобы все челюсти пороняли, был всего однажды. Все сидели, завтракали, и вдруг мальчишка вздохнул и говорит:

– Аня, мой брат просил тебе сказать, что ты абсолютно права, а я малолетний придурок и неуч.

Пауза была длинной. Наконец Аня уточнила:

– Относительно чего я права?

– Относительно работающих женщин и, э-э, рождаемости.

– Хорошо, – сказала Аня, движением бровей велела остальным не вякать и пошла разливать чай. Эля заправила обратно в рот выпавшие на вилку макароны и решила, что этот оборот дел ее не касается.

Сейчас она вспомнила тот момент, фыркнула, подумала и спросила:

– Ты, надеюсь, не стал ему писать, что нас с тобой чуть не ограбили?

– На сайте ФСИН? – ехидно уточнил Сирожиддин.

– Во-во. Я просто уточняю.

– Да зачем его волновать-то?

– Вот да. Напиши лучше, что ты в конкурсе участвовал, ему приятно будет.

– Да я там не получил же ничего.

– И что? Сам факт. Городской конкурс гейм-пакетов среди школьников – звучит ащ-щ! Твоя задача была затусить, ты затусил.

– Напишу, – неохотно буркнул Сирожиддин и вдруг спросил: – Слушай, Эля. Мне тут Иван одну историю рассказывал, я все имена поперезабыл, а музыку он ставил, хочу еще послушать.

– Историю с музыкой?

– Ну да. Короче, там был один гахрыман… Богатырь, крутой, и он женился на богатырше, а у той был младший брат, и он зятю говорит: «Брат, я тоже жениться хочу, а тут есть одна, вообще крутая, но она обещает, что замуж выйдет только за того, кто ее в бою заломает, а давай ты в моей снаряге?»

– В доспехах, что ли?

– Во, в моих доспехах выйдешь и ее заломаешь. Тот – не вопрос, братишка, надел, богатыршу заломал… Ну он правда страшный был… А после свадьбы она ночью мужа потрогала, а это не тот. Она его за ногу к потолку подвесила, а сама спать легла. И