орлиными когтями, осторожно пронзили кожу, на горле Вальмон выступили капельки крови.

– Спокойно, сэр Рыцарь, – сказал Грей. – Мы не хотим лишнего кровопролития.

Геносква наклонился, уставился на меня и прорычал:

– Прошу, сопротивляйся. Я буду рад лишнему кровопролитию.

– Никодимус, – резко произнесла Эшер, – что это значит?

Никодимус держал под руку Дейрдре.

– Итак, дети, мы добрались до врат Крови, – сказал он, снимая с пояса бедуинский кинжал. Дамасская сталь блестела в свете моего посоха и амулета. – Одному из вас пришло время умереть.

Глава 39

Меч Майкла выскользнул из ножен, и серебристо-белое сияние Амораккиуса залило арку. Майкл ничего не сказал. Слова были излишни. Он взял меч обеими руками и встал в позицию, уверенный, спокойный.

Дейрдре и Никодимус тут же разошлись в стороны, чтобы Майклу пришлось делить внимание между ними. Дейдре припала к земле, изготовясь к бою; Никодимус прищурился и замер. Грей равнодушно смотрел на Майкла. Побелевшая Анна Вальмон в его руках не шевелилась. Я почувствовал боль, когда геносква стиснул пальцы-сардельки.

– Ну-ну, сэр Рыцарь, – произнес Никодимус. – Нет нужды устраивать бойню.

– Я не позволю тебе причинить им вред, – сказал Майкл.

– Опусти меч. Или я прикажу Грею убить Вальмон.

– Если ты это сделаешь, мы с Дрезденом будем драться насмерть, – спокойно ответил Майкл.

Я почувствовал, как глаза лезут на лоб, но все же произнес, пусть и не слишком уверенно:

– Да. Мы будем драться с тобой. А не друг с другом. Если ты не понял.

– Ты уверен, что победишь? – спросил Майкл Никодимуса. – Сколько раз на протяжении веков Амораккиус расстраивал твои планы?

– Ты ни разу не взял надо мной верх, Рыцарь, – снисходительно бросил Никодимус.

– Господь мой свидетель, Он дарует мне благодать. Если ты причинишь вред этой женщине, я тебя убью.

– Это точно, – поддакнул я. – И я тоже.

Никодимус раздраженно на меня посмотрел и снова сосредоточился на Майкле.

– Тебе следовало остаться в твоем милом домике тихим пенсионером, – сказал он. – Ты здесь никому не нужен. И меня ты больше не интересуешь. Если начнешь сражаться, больше никогда не увидишь свою семью.

Майкл слабо улыбнулся:

– Ты ошибаешься. С Божьей милостью это случится еще не скоро. И я их увижу.

– Подумай, где ты находишься, сэр Рыцарь, – насмешливо улыбнулся Никодимус. – Подземное царство – тюрьма для душ. Считаешь, ты достаточно велик, чтобы избегнуть ее?

– Я не велик, – тихо ответил Майкл. – Велик Господь.

Никодимус ухмылялся, словно акула.

– Когда убиваешь Рыцаря, одно из главных разочарований заключается в том, что это не причиняет ему или ей страданий. Но ты в Подземном царстве, христианин. Думаю, здесь тебя ждет совсем иная вечность.

– На одной чаше весов – твое слово, – сказал Майкл. – На другой – слово моего Отца. Полагаю, я знаю, к кому прислушаться.

– Это царство Смерти, – произнес Никодимус. – Чтобы войти в него, надо сперва умереть. Ты так стремился расстаться с жизнью, сэр Рыцарь. Может, повторишь свою жертву, чтобы мне не пришлось убивать кого-то еще?

Майкл прищурился.

– Вряд ли, – ответил он. – Тебя ведут только твои амбиции, Никодимус. Ты можешь повернуть назад, если захочешь, но забрать у кого-то жизнь ради своих прихотей я тебе не позволю.

– Даже если этим ты вынудишь меня разорвать договор с Дрезденом и его хозяйкой? – спросил Никодимус. – Ты знаешь, какие будут последствия, если на Мэб ляжет тень из-за того, что она не сдержала свое слово, а ведь ты здесь по его слову. – Никодимус кивнул на меня. – Если ты помешаешь миссии, Дрезден нарушит слово Мэб. Представляю, какой ужасной будет его кончина.

Майкл молчал. Повисла жуткая пауза.

– Майкл, нет, – вмешался я. – Ты и так слишком много на себя взял.

Он посмотрел на меня тревожно. Мы ступали по весьма зыбкой моральной почве, и чем дальше, тем болотистее она становилась. Отдать жизнь за друга – по сути своей бескорыстный поступок, но поступить так ради того, чтобы монстр мог захватить в свои лапы сверхъестественное оружие колоссальной силы… Это придавало происходящему совершенно новый оттенок, и не самый приятный. Особенно когда речь шла о человеке, несшем благодать архангела, словно драгоценный китайский фарфор.

– Остановитесь, – сказала Ханна, выходя вперед с поднятыми руками. – Люди, остановитесь. Не время набрасываться друг на друга. Мы близко. Твоя бесценная чаша, Никодимус. Двадцать миллионов каждому. Если сейчас все развалится, никто не получит ничего, только застрянет здесь. И почему-то мне кажется, что наш клиент не проявит себя как любезный, щедрый хозяин, с учетом того, зачем мы сюда явились.

Никодимус посмотрел на Эшер, потом снова на Майкла. Долго не отводил от него глаз, затем сказал:

– Дейрдре. Совещание. – Оглянулся на Грея и геноскву. – Если они что-нибудь устроят, убейте их.

Он отошел от Майкла, развернулся и спокойно зашагал к другому концу прохода. Дейрдре отправилась за ним.

Эшер выдохнула:

– Вы что, священнички, спятили?

– Тебя зовут Ханна Эшер и ты не еврейка? – поинтересовался я.

Она шмыгнула носом:

– При чем тут это?

Между тем Никодимус и Дейрдре добрались до конца туннеля, за которым открывалась еще одна пещера, а в ней – каменная стена. На камне виднелись очертания арки, но прохода не было. Над аркой висели густые тени. Никодимус с дочерью остановились в пяти футах от стены и начали тихо переговариваться.

Я чувствовал, что геносква буквально трясется от желания сделать мне какую-нибудь пакость. И знал, что, если я проявлю хоть малейший намек на сопротивление, он тут же примется за меня. Может, не убьет – если хочет вернуться домой, – но с удовольствием переломает ребра, оторвет пальцы или выдавит глаз. Не исключено, что, если дело примет отчаянный оборот, мне придется заплатить такую цену, однако пока казалось разумным не шевелиться и смотреть в оба.

– Грей, – сказал я, – я думал, ты профессионал.

– Это так, – спокойно ответил Грей. – Ты знал, что это случится, чародей. – Его пальцы на горле Вальмон демонстративно напряглись. – Ты действительно хочешь, чтобы все рухнуло именно сейчас?

С минуту я напряженно размышлял над этим.

– Не сейчас. Послушай, я сделал то, что сделал, чтобы подстраховаться, но он хочет убить одного из нас…

Секундочку.

Если Никодимус выбрал этот момент, чтобы, вопреки гласу разума, покончить с нами, какого черта он затеял переговоры? Убивать меня вообще не имело смысла, ведь я понадоблюсь, чтобы выбраться отсюда. Еще меньше смысла – затевать свару, а потом идти на попятную. Я достаточно хорошо его знал: он не был мямлей. Если Никодимус решал, что кого-то нужно убить, он убивал, а потом переходил к следующему пункту в списке дел.

Он что-то затеял. Иного объяснения нет. Но что?

Никодимус – прожженный лжец, лжец