Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гарет вытащил нож из своего плеча, не самый умный поступок в мире, но, похоже, Марк прав. Он не падает на землю, и из него не хлещет кровь, так что, вероятно, Спенсер не задел какие-либо важные вены или артерии. И хотя глаз Селены покраснел и распух, а на щеке появилось немного крови, всего через несколько секунд она уже на ногах.
Они вчетвером окружают нас, вырывая меня из рук Спенсера, пока он кричит.
Марк, Астер и Гарет удерживают его, пока Селена опускает меня на землю и берёт клинок в последний раз.
Острый край ножа прижимается к коже моего горла, и я закрываю глаза, надеясь, что это произойдёт быстро.
Мне невыносимо слышать, как парни вокруг меня выкрикивают моё имя.
— Всем оставаться на своих местах! — раздаётся чей-то голос, и десятки людей в жилетах и масках окружают нас. Селена стискивает зубы, трясясь надо мной от боли, или страха, или адреналина, я не уверена. — Никому не двигаться. Опустите своё оружие.
Селена пристально смотрит на меня, её глаза сверкают фанатичным светом, её рука с крепко зажатым в ней ножом отводится назад. Она замахивается на меня, целясь в горло, но на поляне раздаётся одиночный выстрел, и её рука обмякает, а тело наваливается на меня.
Нож выпадает из её руки на землю, но я слишком запуталась, чтобы по-настоящему осознать, что происходит.
Мгновение спустя чьи-то руки оттаскивают Селену от меня, и я смотрю в лицо Йена Дэйва. У него на шее висит значок ФБР.
— С тобой всё будет хорошо, Шарлотта, — говорит он, когда парни бросаются ко мне. — С тобой всё будет в порядке.
Последнее, что я вижу перед тем, как потерять сознание, — это Студенческий совет, смотрящий на меня так, словно я — единственное, что имеет значение в мире.
И это, это хорошее последнее воспоминание.
После смерти главного героя в книге всегда остаётся какое-нибудь фиолетовое прозаическое дерьмо, куча цветистой чепухи о хорошо прожитой жизни или обо всех замечательных уроках, которые человек усвоил перед смертью.
Что касается меня, то я мечтаю о том, чтобы ехать верхом на единороге, сидя позади рейнджера Вудраффа, в то время как близнецы маршируют по обе стороны от нас. Мы приезжаем в замок, где Черч — принц, а Спенсер — его красивый серебрянноволосый муж…
Не очень изощрённый похоронный звон, не так ли?
— Шарлотта, — шепчет чей-то голос, пока я пытаюсь сморгнуть изображение Черча и Спенсера, целующихся на возвышении, короны на их головах, мантии развеваются за ними… О, мечты — это весело, да? — Шарлотта.
Мои глаза открываются, и я понимаю, что смотрю на заплаканное лицо Арчибальда Карсона.
— Папа? — говорю я, или, по крайней мере… Я пытаюсь это сказать. Вместо этого я издаю странный, сдавленный звук, прежде чем начинаю кашлять. Папа предлагает мне немного воды, и я с трудом пытаюсь сесть. Он отставляет чашку в сторону и помогает мне устроиться на подушках, прежде чем снова предложить её. Я делаю большой глоток, вода стекает с моих губ и пропитывает больничный халат, который на мне надет. — Где я нахожусь? — шепчу я, и папино лицо смягчается.
— Ты в больнице, Шарлотта, — выдыхает он как раз перед тем, как дверь распахивается и появляется моя мать, безудержно рыдающая и бросающаяся на мою кровать драматическим движением, достойным какого-нибудь старого южного фильма с женщинами в широкополых шляпах.
— Мама? — спрашиваю я, поднося руку к лицу и пытаясь вспомнить, что, чёрт возьми, произошло и как я могла сюда попасть. — Где парни?
— В комнате ожидания, — отвечает мне папа, заправляя прядь волос мне за ухо. Мой взгляд задерживается на нём. Это действительно один из самых приятных жестов, которые он когда-либо делал для меня. Помните? Мы не проявляем привязанности.
— Что случилось? — спрашиваю я, вспышки поножовщины, лисьих масок и развевающихся мантий мелькают в моём сознании.
— Йен, — говорит мама, поднимая лицо, чтобы посмотреть на меня, слёзы всё ещё текут по её щекам.
«Она выглядит так, будто ей больно так же, как мне, когда я думала, что Спенсер мертв», — думаю я, и горячий румянец заливает мои щёки. — Он руководил спецоперацией по уничтожению Братства. Знаешь, он работал над этим много лет.
— Йен Дэйв, — молвлю я, думая о темноволосом ворчливом засранце-библиотекаре. Теперь всё становится понятным, почему он вытащил ежегодники, почему он пытался помешать нам рыскать вокруг.
— Он в специальной оперативной группе, которая занимается культами, — гордо продолжает мама, сияя и улыбаясь мне.
— Он сказал, что он следователь, — уклоняюсь я, потирая голову. — Значит, они поймали плохих парней?
— Большинство сектантов были арестованы, — отвечает папа, кивая. — Они прочёсывают лес и туннели, чтобы посмотреть, не сбежал ли кто-нибудь ещё. К сожалению, та девушка, которая пыталась убить тебя, всё ещё жива, несмотря на то что в неё стреляли.
Я ёрзаю на кровати, а затем немного съёживаюсь, когда чувствую тянущее ощущение в пояснице.
О, верно.
Меня ударили ножом.
Меня ударили ножом.
— Меня ударили ножом, — повторяю я, и затем лёгкая улыбка озаряет мои губы. — Это делает меня крутой?
— Шарлотта Карсон, — рявкает папа, когда я смотрю на него, понимая в этот момент, что каждый его мудацкий поступок, каждая рявкающая команда и насмешка… это потому, что он мой родитель. Ну а родители, родители — мудаки. Даже хорошие родители. Особенно хорошие родители. Потому что иногда подростки ведут себя как маленькие непослушные свиньи.
— Ты уверен, что с моими парнями всё в порядке? — я повторяю, как раз перед тем, как лёгкий стук в дверь прерывает наш разговор.
— Входите, — говорит папа с покорным вздохом.
Дверь распахивается, и близнецы врываются внутрь, обнимая меня с обеих сторон и заставляя одновременно смеяться и ворчать от удара.
— Мы были уверены, что ты мертва! — воют они, потираясь лицами по обе стороны от меня.
Моя мама давится слезами и подносит ко рту салфетку, чтобы заглушить рыдания. Мой отец просто отступает на несколько шагов, наблюдая за мной, как ястреб.
— Не могли бы вы двое отойти и дать ей отдышаться? — рычит Рейнджер, всё ещё явно потрясённый стычкой со своим отцом. Я имею в виду, знать, что твой отец состоит в сумасшедшем культе — это одно, но слышать чушь из первых уст? Это нелегко. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он меня, кладя одну руку на мои
