прежде чем она делает шаг ко мне.

— Поймай для нас лисят, — шепчет она, хватая меня за запястье и увлекая за собой в туннель.

Холодная вода капает мне на лоб, отчего я вздрагиваю и просыпаюсь. На секунду убеждаюсь, что выпила слишком много на выпускном вечере и в итоге страдаю похмельем. Это оно. Всё остальное было просто ночным кошмаром.

Но затем я моргаю, полностью просыпаясь, и смотрю на потолок, расписанный причудливыми изображениями: люди в балахонах, в масках. Там много крови. О да, в этом искусстве чертовски много крови. Что, чёрт возьми, на самом деле происходит? Мой пульс учащается, и я изо всех сил пытаюсь сесть, но мои руки и ноги не двигаются с места. Повернув голову вправо, я вижу, что моё запястье привязано. На самом деле, оба моих запястья связаны. И обе лодыжки тоже.

Свечи мерцают на металлических подставках для факелов, равномерно расставленных по круглой комнате. Совершенно очевидно, что мы находимся под землёй; здесь нет окон, только фрески, нарисованные так, чтобы они выглядели как окна. Потолок высечен из камня, как и стены, и я почти уверена, что то, на чём я лежу, тоже сделано из камня. Моим обнажённым плечам холодно, когда я слегка ёрзаю, проверяя свои путы и моргая сквозь густую пелену.

«Что случилось со всеми на танцах?» — удивляюсь я, внезапно забеспокоившись о парнях больше, чем о себе. Насколько я помню, Тобиас почти не реагировал.

— Э-э-эй? — зову я, и мой голос эхом отдаётся в пустой комнате. Здесь никого нет, кого бы я могла видеть, но ясно, что я не сама привязала себя к этому каменному алтарю.

Алтарь.

Мои мысли возвращаются к Джейсону Ламберту, кап, кап, капает кровь с его скрюченных пальцев.

Чёрт. Снова оглядевшись, я замечаю стол, заваленный разнообразными предметами. Здесь галстуки и букеты засушенных цветов, старые футболки, заколки, фотографии в рамках… включая ту, на которой Дженика, пропавшая из общежития для девочек. Всё собрано там вместе, трофеи погибших студентов собраны в сверкающее святилище.

О-оу.

Звук открывающейся двери привлекает моё внимание к противоположной стороне комнаты, подальше от каменного помоста и к группе людей, одетых в чёрные мантии и лисьи маски. Прямо как в тот день в лесу, когда мы со Спенсером спасались бегством.

Страх пронзает меня, ледяной и определённый.

В Братстве Священнослужителей, возможно, и есть жуткое культовое клише, но это не смешно. Это совсем не смешно. Это ужасно.

Люди молча входят в комнату, идя по узкой дорожке с лужами тёмной воды по обе стороны. Из воды торчат статуи, покрытые мхом, безликие монстры наблюдают за их процессией. С потолка свисают сталактиты, а крошащиеся белые колонны усеивают комнату тут и там — небольшие намёки на неоклассическую архитектуру, напоминающие мне актовый зал.

Культисты начинают выстраиваться вдоль стен вокруг меня, звук их шагов эхом отдаётся в огромном помещении. Ещё одна прохладная капля воды, которая стекла с камня надо мной, попадает мне на лоб.

Вот, вот куда ведут туннели.

«Интересно, это место тоже затапливает, когда идёт дождь?»

Я моргаю ещё несколько раз, а затем натягиваю путы, розовое платье с оборками развевается при каждом моём движении. Но даже если бы я не была связана, не уверена, что смогла бы выбраться отсюда. Должно быть, они подсыпали в еду и напитки… что-то наркотическое.

«По крайней мере, это означает, что все остальные в порядке, верно?» Потому что даже в этот момент я думаю не о себе. А о моём отце и парнях.

Резко выдыхая, я пытаюсь сосредоточиться на происходящем, не позволяя охватить себя панике. Какой бы наркотик они мне ни дали, он, должно быть, притупляет эмоции, потому что я не схожу с ума. Я напугана, но… не паникую.

«Подумай, Шарлотта, — я хватаюсь за притуплённые уголки своего мозга. — Если ты этого не сделаешь, то ты покойница. Это оно. Ни колледжа, ни будущего, больше никаких счастливых моментов, поцелуев украдкой и нежных словечек, нашёптанных шёпотом в темноте».

Чёрт, это была заметно лучшая поэзия, да?

Жаль, что я не совсем в том положении, чтобы оценить её по достоинству.

Один из придурков в мантиях выходит в переднюю часть комнаты, несколько других расходятся веером по обе стороны от него. Первым появляется студент, одетый в костюм, с плотно надвинутой маской, и опускается на колени перед возвышением.

— Я поймал для тебя лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники, — говорит он, и я сразу понимаю, что это голос Марка, говорящий из-под маски. Высокомерие сочится из каждого отрепетированного слова. Ну, и я за милю чувствую запах бутерброда с дерьмом.

Люди в комнате начинают скандировать, их голоса эхом отражаются от каменных стен и возвращаются ко мне, пока я изо всех сил пытаюсь выбраться из своего ментального тумана.

— А как зовут лису? — спрашивает мужчина, стоящий впереди собравшихся, и в его голосе я слышу лёгкий намёк на узнавание.

— Юджин Мазерс, — спокойно отвечает Марк, снимая маску и поднимаясь на ноги. Он ненадолго останавливается, чтобы оглянуться через плечо, и его уродливый рот изгибается в ухмылке. Это немного выводит меня из себя. Если Шарлотта Карсон и есть что-то, так это злобность, и видеть его таким самодовольным? Это просто выводит меня из себя. Он поворачивается обратно к передней части комнаты и делает шаг вперёд, прижимая маску к груди.

Следующий человек, который появляется передо мной, одет в алое платье, её красно-оранжевые волосы выбиваются из-под маски. Ей даже не нужно снимать её, чтобы я поняла, кто она такая. Она опускается на колени точно так же, как это делал Марк, но с чуть большим смирением.

— Я поймала для вас лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники, — повторяет Астер Хейз, снимая маску и поднимаясь на ноги в беспорядке из шёлка и тюля.

— А как зовут лису? — спрашивает лидер, и в его словах нет ни намёка на эмоции. Они здесь говорят о мёртвых детях, и им наплевать на то, что они натворили. Для них всё это игра, как и было с самого начала. Парни сказали, что, если одна из этих семей хочет моей смерти, они могли бы нанять кого-нибудь для этого. Но дело не в этом. Это ритуал, жертвоприношение и традиция.

— Джейсон Ламберт, — легко отвечает Астер, отчего у меня перехватывает дыхание. Итак, она всё это время была нападавшей женщиной — во всяком случае, одной из них. Это значит, что она танцевала со мной в День Святого