Если уметь посмотреть так, как видит это Ента, можно было бы увидеть, что на самом деле мир состоит из слов, которые, будучи однажды произнесены, претендуют на весь порядок, и всё теперь продиктовано ими, всё им подвластно.

Действует каждое обыденное проклятие, каждое высказанное слово.

В тот момент, когда Яков узнаёт о хереме несколько дней спустя, он сидит спиной к свету, так что никто не видит выражения его лица. Свечи ярко освещают неровную, рябую щеку. Заболеет ли он снова, как в Салониках? Яков велит позвать Нахмана, и они стоя молятся до утра. О защите. Зажигают свечи, в комнате становится душно и жарко. Перед самым рассветом, когда они уже едва держатся на ногах, Яков выполняет тайный обряд, затем реб Мордке произносит слова столь же мощные, как проклятие, и направляет их в сторону Львова.

А в Каменце однажды утром епископ Дембовский просыпается и чувствует, что его движения замедлились и теперь требуют бóльших усилий. Он не знает, что это может значить. А догадавшись о возможной причине этого странного, неожиданного недомогания, пугается.

Ента лежит в сарае, не умирает и не просыпается. Израиль же, ее внук, ходит по деревне и рассказывает об этом чуде с огорчением и страхом, который может облегчить только водка. Он изображает хорошего внука, который все свое время посвящает бабушке и поэтому ему некогда работать. Иногда эти мысли заставляют его прослезиться, а иногда приводят в ярость, тогда Израиль скандалит. Но на самом деле за старой Ентой ухаживают Песеле и Фрейна, его дочери.

Песеле встает на рассвете и идет в сарай – на самом деле это просто пристройка – убедиться, все ли в порядке. Все всегда оказывается в порядке. Лишь однажды она обнаружила сидящего на теле старухи кота, чужого. Песеле прогнала его и теперь плотно закрывает дверь. Иногда Ента словно бы покрыта росой, каплями воды, и кожа, и одежда, но эта вода странная, она совсем не испаряется, и ее приходится стряхивать метелкой.

Затем Песеле осторожно вытирает лицо Енты; она всегда колеблется, прежде чем прикоснуться к прабабушке. Кожа прохладная, нежная, но упругая. Иногда Песеле кажется, будто она тихонько потрескивает или, точнее сказать, поскрипывает, как новый кожаный ботинок, как конская сбруя, только что купленная на ярмарке. Однажды Песеле, заинтересовавшись, обратилась за помощью к своей матери Собле, и они осторожно приподняли тело, чтобы проверить, нет ли пролежней. Откинули подол платья, но ничего такого не увидели.

– В этом теле больше нет крови, – говорит Песеле матери, и их обеих пробирает дрожь.

Но ведь это тело не мертвое. Когда они касаются его, медленное движение глазных яблок под веками ускоряется. Это совершенно точно.

И еще одну вещь однажды проверила любопытная Песеле, но в одиночку, без свидетелей. Она взяла острый нож и быстро надрезала кожу под запястьем. Да, кровь не потекла, но веки Енты тревожно задергались, и с ее губ сорвался словно бы долго сдерживаемый вздох. Возможно ли это?

Песеле, которая внимательно наблюдает за жизнью умершей – если можно так сказать, – видит некоторые изменения, едва заметные. Например, она уверяет отца, что Ента уменьшается.

Тем временем снаружи ждет сонная толпа. Некоторые шли сюда целый день, другие, приехавшие издалека, снимают комнату у кого-то из деревенских.

Солнце встает над рекой и быстро скользит вверх, отбрасывая длинные влажные тени. Ожидающие согреваются в его ярких лучах. Потом Песеле впускает их внутрь и разрешает побыть там некоторое время. Сначала люди стесняются и боятся подойти к этому подобию катафалка. Песеле не позволяет молиться вслух: мало им проблем? Поэтому стоящие молятся молча, передают Енте свои просьбы. Говорят, она выполняет те, которые касаются плодовитости и бесплодия – кому что требуется. Все, что касается женского тела. Но ведь приходят и мужчины; говорят, что Ента помогает в безнадежных делах, тем, кто все потерял.

Этим летом, когда Яков Франк со своей хавурой[117] переезжает из деревни в деревню, когда проповедует и пробуждает так много хороших и плохих мыслей, в Королёвку прибывает множество людей, желающих увидеть его бабушку.

На заднем дворе у Израиля беспорядок. К забору привязаны лошади, пахнет навозом, тучи мух. Песеле впускает паломников группами. Некоторые из них – богобоязненные евреи, окрестные бедняки и какие-то бродяги, торгующие пуговицами и вином в розлив, на стаканы. Но есть и другие, которых приводит сюда любопытство. Они приезжают на телегах и оставляют Собле сыр, курицу или корзинку яиц. Очень хорошо, семье причитается. Вечером после гостей девочкам приходится делать уборку: мусор со двора выкинуть, подмести в пристройке и пройтись граблями по затоптанной земле во дворе. Когда погода дождливая, Собла сама приносит в сарай Енты опилки и посыпает ими пол, чтобы легче потом было вымести грязь.

Сейчас, вечером, Песеле зажгла свечу и кладет на тело умершей носки ручной вязки, детские башмачки, чепчики и вышитые носовые платочки. Бормочет себе под нос. При звуке скрипнувшей двери она нервно вздрагивает. Это Собла, ее мать, Песеле облегченно вздыхает:

– Ох, мама, как ты меня напугала.

Собла стоит изумленная:

– Чем ты тут занимаешься? Что это?

Песеле продолжает вынимать из корзины носки и платочки. Она только плечами пожимает.

– Что-что, – передразнивает она раздраженно. – У ребенка Майорковичей уши болели, так он выздоровел от такого чепчика. Носки – для больных ног и костей. Платочки вообще от всего помогают.

Фрейна стоит у стены и заворачивает носки в чистые льняные тряпочки, перевязывает лентой. Завтра они продадут эти предметы паломникам.

Собла, едва услыхав о проклятии, поняла, что все это плохо кончится. Распространяется ли проклятие и на родных прóклятого? Наверняка. Она панически боится. Уже некоторое время у нее колет в груди. Она уговаривает Израиля больше не вмешиваться в эти религиозные споры. Избавиться от Енты. Иногда стоит у окна, выходящего на кладбище и холмы, спускающиеся к реке, и спрашивает себя, куда бежать.

Наибольший ужас вызывает у нее история Юзефа из Рогатина, которого она знала – он был здесь с Яковом зимой. Этот человек пошел в синагогу и публично признался в своей ошибке; он исповедался в своих грехах, перечислив все. Рассказал о нарушении Шаббата, о несоблюдении постов, о запрещенных половых сношениях и о том, что он молился Шабтаю Цви и Барухии, что совершал каббалистические ритуалы, ел запретную пищу, обо всем, что происходило здесь, когда приезжал Яков. У Соблы кружится голова, ее тошнит от страха. Израиль, ее муж, мог бы рассказать все то же самое.