приступить к работе. В тот момент, когда они заносили тело, у подножия лестницы появилась Прюданс в ночной рубашке. Сначала она застыла, потеряв дар речи, потом бросилась в объятия Поля. Она выглядела потрясенной, но вроде не очень удивилась, и Поль с горечью вспомнил, что она предупреждала их, несколько раз просила его быть повнимательнее с Орельеном, она чувствовала, что он не в себе, на грани срыва, что он, возможно, в опасности.

Судебный медик вернулся минут через десять. Позже он проведет более детальный осмотр, но, разумеется, факт самоубийства через повешение не вызывает сомнений.

Лейтенант жандармерии обратился к Полю и Сесиль. Ведь они его брат и сестра, не так ли, то есть ближайшие родственники? Поль кивнул. В таком случае не могли бы они явиться на следующий день в жандармерию Макона, чтобы дать показания? Это не займет много времени, ничего загадочного в деле нет. Полю завтра надо в Париж, но утром он придет, да.

– Вы не знаете, почему он так поступил? – спросил лейтенант перед самым отъездом, скорее для очистки совести; как правило, для родных и близких это как гром среди ясного неба, они ничего не понимают, никогда бы не подумали, они, похоже, вообще не в курсе личной жизни покойного, пора задаться вопросом, что на самом деле подразумевается под понятием родные и близкие.

– Нет, мы правда не знаем, я в полном отчаянии… – еле слышно сказала Сесиль.

– Ну почему же, всё мы знаем, – раздраженно перебил ее Поль. – Мы прекрасно знаем, почему он это сделал. Ему было невыносимо жить с чувством вины перед нами, и прежде всего перед Мариз, он винил себя за то, что выложил все Инди и таким образом спровоцировал эту статью. Кроме того, на этом неприятности не кончатся, Мариз потеряет работу, и он это знал, ему казалось, что их жизнь пропала, и все из-за него.

– Мы не должны говорить об этом с полицией… – слабо запротестовала Сесиль.

– Именно что должны! Теперь из-за этого блядского журнальчика все знают, где папа, и полиции не составит труда его найти, если вдруг она его ищет. Нам остается только надеяться, что дело не дойдет до суда!

Повернувшись к лейтенанту, Поль поймал его ошарашенный взгляд, он смотрел на них по очереди, ничего не понимая.

– Короче, запутанная история… – сказал он напоследок, нетерпеливо махнув рукой, – завтра утром я вам все объясню.

Когда жандармы уехали, забрав с собой тело, они снова замолчали.

– Я все понимаю, конечно, – начала Сесиль после долгой паузы, – и в то же время не понимаю. Не понимаю, как можно до такой степени не верить в жизнь. Ее могут уволить, не спорю, но ведь это еще не факт. И потом, его зарплата никуда бы не делась, он госслужащий. В Париже им жить слишком дорого, но зачем непременно в Париже, они, например, могли бы жить здесь, тут полно места. Наконец-то у него появился шанс начать новую жизнь, он собирался развестись, Мариз любила его, это очевидно. Думаешь, она стала бы упрекать его за эту статью? Думаешь, она вообще бы о ней когда-нибудь заговорила? – Ее голос снова угрожающе взмыл до высоких нот, Поль испугался очередного нервного срыва, но совершенно не знал, что ей ответить, кроме того, что она во всем права.

Он налил себе стакан рома, какая же гадость, и отправился в гостиную поискать, нет ли там еще чего-нибудь выпить. Шаря в буфете, он вдруг устыдился, что ведет себя как гурман какой-то, все-таки его брат только что покончил жизнь самоубийством, еще и часа не прошло, ну да ладно, что теперь, и он пошел обратно на кухню с бутылкой арманьяка в руке. Сесиль вроде немного успокоилась и сидела молча, сгорбившись.

Он налил себе большой бокал.

– Трудно сказать, почему одни умеют держать удар, а другие нет. Мы всегда знали, что Орельен принадлежит ко второй категории. – На редкость идиотское замечание, тут же упрекнул он себя, ради него не стоило и рот открывать, лучше бы он промолчал.

Сесиль, впрочем, не ответила, сделав вид, что не расслышала. Еще через минуту у нее внезапно мелькнула какая-то мысль, она изменилась в лице и с ужасом воскликнула:

– Мариз скоро приедет. У нее сейчас закончится ночное дежурство, она поспит и будет у нас к полудню. Что я ей скажу? Что я вообще могу ей сказать?

3

Свидетельские показания в жандармерии Макона заняли больше времени, чем ожидалось. Поль изложил все факты, ничего от них не скрывая, кроме разве что личных данных активистов, которые им помогали, на этот вопрос он не хотел отвечать до того, как его допросят в рамках дела. Честно говоря, он ничуть не волновался, они поговорили с Брюно рано утром, и Брюно все разложил по полочкам. После выхода статьи следовать первоначальному плану Мартена-Рено уже нельзя, и пытаться надавить на судью – плохая идея, пресса всегда отслеживает такого рода вещи, у них есть свои люди в судебных учреждениях. Лучше действовать на опережение, чтобы избежать подачи жалобы. Логика простая: директора больниц подчиняются непосредственно министру здравоохранения; нынешний министр надеется сохранить свой пост в будущем правительстве; надо всего-то попросить его, чтобы он подсказал директору больницы, какую занять позицию по этому вопросу. “Всегда следует выбирать прямой путь к цели, если он существует”, – закончил свою мысль Брюно, Поль не мог вспомнить, чьи это слова – Конфуция, что ли, ну или кого-то в этом роде.

Закончив разговор, он подумал, что мог бы сообразить и сразу посоветоваться с Брюно. Его нежелание одалживаться и использовать дружеские отношения с министром, может, в принципе и заслуживает всяческих похвал, но это стоило жизни его брату. Как бы то ни было, чего уж теперь опасаться, и он чувствовал себя вполне комфортно, давая показания, к тому же с ним обращались с безупречной учтивостью, жандармам, казалось, льстило, что в их стенах находится человек из аппарата министра, и если бы у них водилось печенье к кофе, они, несомненно, подали бы его на стол.

На улице было совсем тепло, Прюданс, ожидая его, вышла из машины и наблюдала за течением воды в Соне, за тем, как стремительно закручивались и так же быстро исчезали водовороты на ее поверхности.

– Как же все это печально, – сказала она. – Орельен не может насладиться таким прекрасным весенним утром и никогда уже не сможет насладиться ни единым прекрасным весенним утром.

Печально, спору нет, что тут скажешь. Это весеннее утро столь же прекрасно для червей и опарышей, через несколько дней они полакомятся его плотью и тоже отпразднуют наступление погожих дней,