кабинете тебе нормально?” – он ответил: – “Мне бы хотелось увидеться с тобой до того. В полвосьмого?”

С трудом взобравшись по земляному склону, почва которого крошится у него под ногами, Поль оказывается на круглой площадке, окруженной чахлыми кустами. В центре площадки, неглубоко утопленный в землю, стоит большой гроб из черного лакированного дерева. Мужчины в серых спортивных костюмах поднимают гроб, чтобы отнести его в город; но это, конечно, плохо, потому что они – политические противники Поля. А город с домами из красного кирпича напоминает ему Амьен. Поль постепенно убеждается, что он и правда в Амьене. Тогда он пытается подкупить шестнадцатилетнюю девушку, идущую в лицей (возможно, она учится в десятом классе с научной специализацией), чтобы она изложила ему корректную постановку математической задачи; он знает, что, корректно сформулировав задачу, он наверняка собьет с толку своих политических противников. Девушка стоит вместе с другими старшеклассниками, но он обращается только к ней, как будто она тут одна.

Девушка соглашается предоставить ему корректную постановку задачи; Поль, окрыленный успехом, вправе теперь приказать открыть гроб в самом центре города; внутри покоится бледнолицый великан в черной визитке и черном цилиндре; напуганные этим зрелищем, мужчины в серых спортивных костюмах бросаются врассыпную, размахивая руками. За решение задачи в корректной постановке Поль получает оценку 16 баллов. Учительница математики – молодая женщина в очень короткой плиссированной мини-юбке. Она чем-то похожа на учительницу математики, которая действительно ему преподавала в выпускном классе, и иногда он часами напролет пялился на ее ляжки; как ни странно, она совсем не постарела. Поль знает, что она его политический союзник, притом что придерживается крайне левых взглядов. Они с ней вместе едут на фуникулере в малюсенькой кабинке, рассчитанной на двух человек, фуникулер карабкается по крутым улицам в районе, напоминающем то ли Менильмонтан, то ли Монмартр. Подъем становится все круче, все ужаснее, вот он уже почти отвесный, но разноцветные птички, скорее всего канарейки, бесстрашно порхают вокруг кабины, провожая их наверх.

Затем, без всякого перехода, он попадает в какой-то жуткий подвал, освещенный тусклым желтоватым светом; внизу под ним – отвратительные грязные резервуары, вероятно, это выгребная яма, но на дне виднеются лишь жалкие затхлые лужицы. И тут неожиданно мощный поток воды устремляется вниз по склону, заполняя яму. Поток выносит крошечных свинок к круглому черному отверстию, ведущему, как нам становится интуитивно понятно, на скотобойню.

В телестудии невысокий, лысый и какой-то скособоченный старик пытается натужными шутками спасти программу, но ему это не очень удается, тогда он решает снять штаны и в таком виде пройтись перед камерами (на экране мелькает его член, толстый, вялый и бледный). Затем мы видим, как он плавает в сточной канаве. Его, как и мини-пигов, тоже вынесет к бойне; он знает это, но, похоже, относится к такой перспективе безмятежно, даже с каким-то тайным ликованием.

Внезапно Поль проснулся. В луче света, падающем из коридора, он узнал Сесиль, она трясла его за плечо и шепотом умоляла:

– Пошли! Пошли скорее!

Рядом с ним Прюданс слегка пошевелилась во сне, но не проснулась.

Он вышел за Сесиль в коридор, закрыл за собой дверь в комнату и спросил:

– Что случилось?

– Орельен покончил с собой.

2

Сесиль смогла заговорить, только когда села на кухне, захватив по пути забытую в шкафу бутылку рома, – на его памяти она впервые пила что-то крепкое. Она проснулась среди ночи от приступа необъяснимой тревоги, как-то связанной с Орельеном, это единственное, что она поняла. Постучавшись к нему и не получив ответа, она вошла и убедилась, что комната пуста. После чего безуспешно искала его по всему дому, даже в спальнях и в кабинете отца. Нигде не обнаружив его, она встревожилась – не мог же он отправиться гулять в такую темень. Прошло много, слишком много времени, прежде чем она вспомнила о старом амбаре, служившем их матери мастерской. И как только она вошла, как только включила свет, она увидела его, он висел на высоте пяти метров. Самое ужасное, что его тело еще покачивалось на веревке. Она опоздала, возможно, совсем чуть-чуть, наверное, хватило бы всего минуты, появись она минутой раньше, ей бы удалось спасти его. С этими словами она разрыдалась.

– Не вини себя, ты тут ни при чем, тут нет твоей вины… – механически повторял Поль, нежно похлопывая ее по плечу, и все же не удержался от мысли, что на ее месте он бы быстрее сообразил про амбар. Орельен был очень близок с матерью и часто заходил к ней, когда она работала над своими дурацкими скульптурами, в то время как Сесиль, по сути, практически вычеркнула мать из памяти и, кстати, прекрасно поладила с Мадлен, отношения матери и дочери, как правило, не отличаются простотой, особенно если дочь – красавица. Так или иначе, он не собирался затрагивать эту тему. Сесиль сидела, тихо качая головой, она явно уже немного опьянела, ничего удивительного, она не привыкла пить, но он понимал, что ему придется самому обо всем позаботиться, позвонить в жандармерию и так далее.

Они все же дошли до амбара, видно там было почти как днем, из распахнутых дверей бил слепящий луч света, мать часто работала по ночам, поэтому установила мощную систему освещения. Сесиль остановилась на пороге, ей недоставало сил снова его увидеть, и она села на пол или, скорее, тяжело рухнула и прислонилась к двери.

Поль впервые видел висельника, да и вообще самоубийцу, он ожидал худшего. Лицо брата не налилось кровью, не посинело, оно сохранило почти нормальный цвет. Конечно, его свела легкая судорога, и черты исказились, да и то не слишком, смерть, похоже, была не очень мучительной. Уж далеко не такой мучительной, как его жизнь, – и в ту секунду, когда у Поля мелькнула эта мысль, его захлестнула волна ужасного, нестерпимого сострадания, смешанного с чувством вины, потому что он тоже ничего не сделал, чтобы помочь ему, поддержать его, он чуть с ума не сошел, но взял себя в руки, ему надо было позвонить, сейчас не время распускаться. Он попробовал уцепиться за что-то: у него все-таки была Мариз, ему выпадали мгновения подлинного счастья в самом конце; и еще гобелены, он в них души не чаял, не то чтобы у него совсем ничего не было, нельзя так сказать. И все-таки его младшему брату не везло в жизни, мир отнесся к нему не слишком гостеприимно.

Жандармы приехали быстро, и получаса не прошло, их сопровождал судебный медик и пожарные с телескопической лестницей. Вынув Орельена из петли, они решили перенести тело в его комнату, чтобы судмедэксперт мог