что здесь делаешь? У Занзибара не больше пяти мест в Шоломанче, вряд ли с вас требуют уйму маны. Какая вам разница, останется школа или нет? Вы не в союзе ни с Нью-Йорком, ни с Шанхаем!

Он сделал раздраженный жест, явно поражаясь моей глупости; и жест вышел угрожающим, поскольку Хамис держал массивное старое копье, которое никак не вязалось с его шикарным красным костюмом. Копье окружал слабо светящийся контур, словно на самом деле их было два. Сделанный из ржавого железа наконечник, казалось, был готов рассыпаться, и конечно, копье только с первого взгляда казалось настоящим оружием. Хамис занимался алхимией, и я подозревала, что его копье работало символически, позволяя ему издалека пронзать чужую защиту.

– Именно поэтому мы здесь! Именно поэтому мы все здесь!

– Что, надеешься кому-то понравиться? – саркастически спросила я, а потом поняла, что он прав.

Занзибар был одним из сонма маленьких анклавов, не связанных долговременными контрактами. Они могли придержать свой вклад в Шоломанчу – и теперь у них появилось временное преимущество над средними анклавами, которые платили несообразно своим размерам. Временное преимущество они хотели превратить в постоянное, использовав свои запасы в решающей битве. Они старались получше укрепить свою позицию на поле боя – ведь потом ее можно будет предложить Нью-Йорку или Шанхаю, когда те возьмутся за дело всерьез.

– Значит, вы пришли убивать?

– А что нам делать?! – заорал Хамис. – Это ты хотела уничтожить Шоломанчу и изменить мир! Теперь все пойдет по-другому. Что, предлагаешь постоять в сторонке и подождать, пока драка не закончится и победитель не начнет раздавать приказы? Если мы поучаствуем, у нас, по крайней мере, будет право голоса!

Это верно. Конечно, Хамис, как обычно, не блистал деликатностью, но он был прав. Шоломанча оставалась яблоком раздора между анклавами, источником борьбы и споров на протяжении века. Но она еще и обязывала к сотрудничеству. И мир действительно менялся теперь, когда она перестала быть соблазнительным пирогом, от которого члены анклавов любой ценой хотели отщипнуть кусочек. Для одних перемены были к лучшему, для других – к худшему. Занзибарский анклав понял, что у него появился шанс выиграть себе пространство для маневра.

И не только занзибарцы, конечно, – вот почему снаружи казалось, что в саду бьются все против всех. Каждый анклав действовал за себя; маленькие компании сражались здесь, пока основные силы выжидали – и решали, кого из уцелевших подобрать. Никто не загонял нас в ловушку. Каждый мог в любой момент отправиться домой. Но нельзя было зайти глубже, не продемонстрировав свои способности и желание сделать все, что потребуется, чтобы получить приглашение на суперэлитную вечеринку. Точно так же члены анклавов в Шоломанче подбирали себе союзников на выпуск среди выживших одиночек.

– Так, – с мрачным пониманием сказала я. – Значит, вы тут деретесь за крохи со стола. Интересно, а вы знаете, что происходит внутри? Вы ведь знаете, что тут есть нутро?

Хамис грозно взглянул на меня – признаю, говорила я с некоторым высокомерием – и проворчал:

– Мы знаем, что ньюйоркцы держат оборону у дверей школы. Шанхай и Джайпур готовятся к нападению.

– Которое не начнется, пока вы здесь не доведете дело до конца, и они не решат, кого впустить в клуб, – подхватила я. – Но на вечеринку приперлась я. Понятия не имею, что теперь будет, но чистоты и порядка не обещаю. Лучше берите свою статуэтку и валите домой.

Пожилой мужчина со шрамами, которые он намеренно не стал сводить – это означало, что он классный боец, – что-то недоверчиво сказал Хамису, указав подбородком сначала на меня, затем на статую. Не дожидаясь ответа, он щелкнул кнутом, состоящим из яркого алого света – думаю, любому другому человеку эта штука нанесла бы серьезный ущерб. По сути, кнут напоминал то очаровательное заклинание, которое досталось мне в младшем классе – оно могло обезглавить сто человек сразу. Я перехватила бич рукой, позволила ему дважды обернуться вокруг запястья и послала обратно холодный сине-белый огонь. К счастью, маг выпустил оружие прежде, чем заклинание его настигло. Я свернула бич тугим кольцом и отбросила в сторону, а затем покрыла еще одним слоем камня превращенного в статую волшебника, который уже почти высвободил руку. Ругань наконец затихла.

– Если хотите убивать друг друга в темноте и получать сдачи – пожалуйста, – сказала я. – Но если сунетесь ко мне, до утра будете выколупываться из сплошного гранита.

Хамис что-то сказал двум остальным, указывая на меня; судя по жестам, он вряд ли рассыпался в комплиментах. Но демонстрация силы оказала свое действие: третий член команды, немолодая женщина, некоторое время поспорила с покрытым шрамами напарником и, похоже, взяла верх. Она достала из-под накидки маленький черный мешочек с двумя ручками, накинула его на статую – мешочек был размером с дамскую сумочку, но статуя скрылась под ним целиком – и протянула одну ручку напарнику. Другую она хотела дать Хамису, но тот что-то угрюмо ответил, и она кивнула. Когда его друзья исчезли вместе с мешком и статуей, Хамис повернулся ко мне и весьма нелюбезно произнес:

– Короче, я с тобой.

– Нет, – решительно сказала я. – С какой стати?

– Потому что ты сумасшедшая баба, которой нельзя доверять!

Очевидно же. Как я сама этого не понимала?

И тут Хамис неохотно добавил:

– Меня попросила Нкойо.

– Что?

– Когда я сказал Нкойо, что еду сюда, она попросила тебе помочь. Учти, ты не заслуживаешь такой подруги. Я сказал, что, так и быть, тебя не брошу.

Судя по тону, Хамис сильно сожалел о том, что у его девушки есть ненормальная подружка, которая нуждается в присмотре. Но он, будучи идеальным молодым человеком, взвалил на себя эту ношу.

Я бы охотно объяснила Хамису, что он не стоит и мизинца Нкойо и что для меня он совершенно бесполезен; если бы мы не находились буквально в гуще битвы, я бы попробовала до него это донести, хоть немножко. Но пришлось ограничиться коротким ответом:

– Передай Нкойо спасибо. Если уж ты решил за мной таскаться, ждать не буду – догоняй сам.

И я побежала в сад.

К тому времени некоторые члены анклавов догадались, в чем дело и кто я такая. Вероятно, все они уже обо мне слышали – ученики Шоломанчи вывалились из школы скопом и сообщили родным, что приема больше не будет, и школы тоже, и что половина злыдней на свете уничтожена. Подробности наверняка выспрашивали с огромным интересом; рано или поздно мое имя должно было прозвучать.

Конечно, если человек блистал в школе, еще не факт, что он и вне школы будет звездой; мое имя вошло, скорее, в список людей,