Однажды мой милый Робин, словно алхимик, превращающий свинец в золото, помог мне обратить отвратительный скандал в приятное утреннее времяпрепровождение. Я всегда просыпалась довольно долго, мне нравилось нежиться в постели без бесчисленных шпилек в волосах и боли в пояснице от тугого корсета и тяжести вороха юбок; я читала по утрам любимые книги и государственные бумаги, гуляла в своем личном саду и наслаждалась завтраком, а лишь потом одевалась и бралась за дела. Но я не всегда была так осмотрительна, как следовало бы, и однажды, когда рано утром я сидела у окна, розовый халат сполз с моих плеч, открыв грудь. Я же оперлась локтями на подоконник, подставляя лицо теплым солнечным лучам, вдыхая аромат роз и слушая пение птиц, и не заметила, что вид у меня не совсем пристойный. Но зато это заметил извозчик – проезжая мимо, он восхищенно присвистнул, воочию убедившись, что королева – тоже женщина. Я добродушно рассмеялась, поправила одежду и бросила ему монету. Но довольно быстро об этой истории пошли слухи – наверняка мой обожатель не удержался и поведал о случившемся в какой-нибудь пивной.

Послы пришли в ужас, советники в отчаянье заламывали руки, боясь, что поклонники узнают о моем фривольном поведении и разбегутся. Злые языки и так уже сплетничали, что по утрам рядом со мной всегда находится лорд Роберт и каждый раз я удостаиваю его величайшей чести – подавать мне исподнее, благочестиво прячась за ширмой. И тогда Роберт предложил устроить общий завтрак в моих покоях для всех моих ухажеров и чужестранных гостей, на который они должны будут явиться в ночных рубашках. В одних сорочках и домашних туфлях, мы наспех пригладили растрепанные волосы и уселись на большие подушки, разложенные на полу моей опочивальни. Нам подали традиционный английский завтрак, и мы провели утро за душевной беседой, наслаждаясь ароматом цветов и пением птиц, доносившимся из раскрытых настежь окон. Мы отлично провели время, а послы поспешили заверить своих государей в том, что все эти распутные байки обо мне – всего лишь глупые сплетни, основанные на мастерски перекрученных фактах.

Закончилась эта история потрясающим пиром в самом величественном дворце моего отца – Нонсаче, который взял у Короны внаем наш стареющий, но неунывающий граф Арундел. Торжество продолжалось до трех часов ночи, был устроен великолепный маскарад, на котором я появилась в серебряной маске и полупрозрачной, черной как ночь, мантии, расшитой серебряными звездами. На этом празднестве я позволила нашему гостеприимному седобородому хозяину увести меня в уставленный благоухающими цветами полутемный будуар, где подарила ему поцелуй – только один, просто чтобы не угасла его надежда и он не пожалел о том, что продал часть своих владений, чтобы устроить этот чудный вечер. Утром, когда я уже собралась уезжать, он преподнес мне изысканный серебряный поднос, украшавший накануне праздничный стол, и чудесную стеклянную витрину для него.

Эта идиллия завершилась в августе, когда мы вернулись в Виндзорский дворец, где я и провела последние знойные деньки, выезжая на охоту в Большой парк вместе с Робертом. Неутомимые ирландские гунтеры, которых он подбирал для меня, не знали устали. Заливаясь смехом, я всякий раз спешивалась с румянцем на щеках и мокрой от пота спиной. А еще он подарил мне лиру, инкрустированную изумрудами, и с тех пор мы частенько выносили ее на пиры и танцевали под нее, несмотря на недовольство придворных, осуждающе качавших головами и крививших губы при виде того, как Роберт тесно прижимает меня к себе в танце, поднимает в воздух, ласкает меня и даже украдкой целует. В конце концов мы стали брать лодку и плавать по освещаемой лунным светом реке, и я пела ему, аккомпанируя себе на лире. Вскоре Сесил явился в мои покои мрачнее тучи и заявил, что я прослыла «дикой и сумасбродной кокеткой, которая не в силах совладать с собственными желаниями», и слухи о том, что я ношу под сердцем ребенка Роберта, уже разнеслись по всему Лондону и окрестностям, а совсем скоро о моей несдержанности проведают даже за морем. В ответ я лишь дерзко расхохоталась и велела служанкам затягивать мои корсеты еще туже, чтобы все видели мой плоский живот и тонкую талию, а плясать стала еще живее, подпрыгивая в танце даже выше обычного, когда мы с довольным подобными сплетнями Робертом сливались в вольте. Теперь я отвечала на его ласки и поцелуи с не меньшим рвением – я преисполнилась решимости доказать всем, что никому не удастся лишить меня последней радости. И чем громче роптали мои придворные, тем больше новых поводов для сплетен я им давала. Непокорная королева все сильнее разжигала безумный скандал! Я была молода и свободна, и мне хотелось чувствовать себя живой, как никогда прежде!

Эми Робсарт Дадли Усадьба Уильяма Хайда в Трокинге, графство Хартфордшир, конец мая 1550 года

Лавинии пришлось вернуться ко двору – как бы ей ни было жаль со мной расставаться, там ее уже ждало множество заказов, в том числе миниатюрные портреты моего супруга и королевы. Хоть мне и сложно было вытянуть правду из уст художницы, не желавшей причинять мне новых душевных травм, в конце концов она призналась, что эти двое собирались преподнести свои портреты друг другу в качестве подарка. Где же теперь был тот мой портрет, что Роберт увез с собой ко двору из Хемсби… С тех пор я ни разу его не видела. Портрет оказался пророческим, именно такой, вопреки всем своим желаниям, я успела стать с тех пор – сдержанной и печальной матроной. Как же мне хотелось снова превратиться в ту счастливую, улыбчивую, влюбленную по уши невесту, в ту сияющую от радости, уверенную в себе, беззаботную девушку с копной золотых кудрей, которая лежала в ворохе желтых юбок на лютиковой поляне у реки в объятиях любимого человека, с которым они любовались летящими по небу облаками и мечтали о будущем… Как же я хотела, чтобы прекрасный, сияющий, золотой Феникс восстал из уродливого черно-серого пепла моей жизни!

Вскоре после отъезда Лавинии я получила короткую записку от Роберта, всего пару сухих строк – он сообщил мне, что гонец, который доставит это письмо, его юный кузен Томас Блаунт, и три лакея, сопровождающих его, помогут мне перебраться в Уорикшир, в Комптон-Верни, дом сэра Ричарда Верни. Мы должны выдвинуться в путь немедленно, писал Роберт, я не должна ни на минуту задерживаться в особняке Хайдов. Объяснил он это тем, что слишком хорошо относится к Хайдам, чтобы заставлять их и дальше терпеть мои «безумные, сумасбродные выходки», потому как о них и так уже судачат, что они приютили «под своей крышей бедную безумную женщину».

Когда пришло время отправляться в дорогу, я не могла смотреть в глаза мастеру и мистрис Хайд. Расставание получилось неловким – повисла долгая пауза, которую должно было заполнить словами прощания, но их так никто и не нашел. Потому я просто замерла на месте, сконфуженно опустив глаза. Молодой мастер Блаунт пришел мне на помощь, сообщив, что все готово к отъезду, мягко взял меня под руку и вывел из дома, после чего помог мне взобраться на послушную серую кобылку. Когда мы тронулись, я, право, даже ожидала восторженных криков жителей особняка по поводу нашего долгожданного расставания.

– Осмелюсь предположить, что никого еще так сильно не радовал зад отдаляющейся от дома лошади, – прошептала я Пирто, которая ехала рядом со мной на едва передвигающей ноги белой кляче.