Как только мы оказались наедине в моей спальне, Пирто снова засуетилась, отыскивая свежую рубашку и готовя горячую ванну. Я же смотрела перед собой невидящими глазами, пытаясь сдержать слезы и понимая, что слуги, носившие в комнату горячую воду, наверняка решили, что я сошла с ума.

Когда мы снова остались одни, Пирто осторожно усадила меня в парующую ванну, и мой взгляд упал на гобелен, на котором была изображена Гризельда, изгнанная из царства своего мужа. Когда нянюшка стянула с меня испорченную рубаху, я поняла наконец, почему гнев так часто называют жгучим. С душераздирающим воплем я выскочила из ванны и бросилась к гобелену, словно демон из преисподней. Моя корзиночка с швейными принадлежностями ждала меня в кресле у камина, как будто знала, что моя жизнь изорвана в мелкие клочки и мне предстоит снова сшить ее в единый холст. Я схватила серебряные ножнички и разрезала ими гобелен, а затем стала рвать его на куски, снова и снова, пока разноцветные шелковые нити не обвисли до самого пола.

– Ей бы отказать ему! – прокричала я. – Он не достоин ее!

Я и не заметила, как в спальню вошла Лавиния, и они с Пирто оттащили меня от гобелена и забрали ножницы, чтобы я не искромсала и остальные гобелены.

Не понимаю, как им удалось успокоить меня. Они снова усадили меня в ванну, и, должно быть, теплая вода сделала свое дело, очистив не только мое тело, но и разум. Я помню лишь запах лимона и ромашки, помню, как откинулась на спинку ванны и опустила опухшие веки, а нянюшка продолжала смывать с моего тела остатки хны и возвращать моим волосам их естественное золотое сияние.

Чуть позже, уже переодевшись в ночную рубашку и розовый бархатный халат, подбитый рыжим мехом, я грела руки о кубок с горячим вином со специями, лежа в постели. Рядом со мной устроилась Лавиния – в тот день она стала мне настоящей сестрой, о которой я всегда мечтала. Анна и Френсис, мои старшие сводные сестры, всегда заставляли меня чувствовать себя изгоем в нашей семье, нежеланной гостьей. Мне заказана была дорога в особое общество сестер. Мы проболтали с художницей всю ночь, и хотя она избегала говорить прямо и всякий раз пыталась сменить тему, когда я спрашивала ее о том, что происходит при дворе, но все же я читала правду в ее глазах. Она жалела меня, пыталась солгать и уберечь меня от неизбежной боли, но я все поняла. Сбылись мои худшие страхи: все мои полные ревности кошмары и фантазии оказались весьма близки к правде. Роберт и королева любили друг друга, а многие искренне верили, что они не раз делили постель. И ни у кого не было ни капли сомнений в том, что, будь Роберт свободен, они с Елизаветой давно уже поженились бы. Лишь я стояла на пути у своего мужа, лишь я мешала ему заполучить столь желанную власть и возлюбленную.

Было и еще кое-что. Очень осторожно и неуверенно – я никогда прежде не позволяла себе подобной фамильярности – я спросила, могу ли показать ей что-то и спросить совета. Когда Лавиния с готовностью согласилась, я приспустила с плеч халат и задрала рубашку, обнажив свою левую грудь. На ней образовалась какая-то непонятная ямка, я заметила ее совсем недавно. Я не знала, когда она появилась, но была уверена, что прежде ее там не было. Всего лишь крохотное пятнышко, чуть меньше ноготка на моем мизинце, слегка припухшее по краям, но оно меня очень беспокоило.

С очаровательной улыбкой моя дорогая подруга обняла меня, помогла привести в порядок одежду и заговорила так убедительно, что я почувствовала, как отступают все мои страхи.

– Неужели тебя так обеспокоил этот пустяк? – спросила она. – Это же чепуха! Наши тела меняются с течением времени. Я знаю одну женщину – и довольно-таки хорошо, потому что речь идет обо мне самой! – у которой подобные ямки образовались пониже спины после достижения определенного возраста. Матушка-природа и Отец-время оставляют на нас свои следы, пускай нам это и не всегда по нраву, но таков уж естественный порядок вещей. – Она пожала плечами. – Мы стареем, седеем, наша кожа становится все более морщинистой, вот и ямочки появляются там, где прежде их не было.

Она забрала у меня кубок с вином, поставила его на прикроватный столик и велела мне ложиться спать.

– Засыпай, – прошептала она, целуя меня в лоб и накрывая одеялом, как это сделала бы любящая мать. – День выдался тяжелый, дорогая моя, завтрашний обязательно будет лучше.

Ее обнадеживающая улыбка стала последним, что я увидела, прежде чем она задула свечу, и вскоре я забылась тяжелым сном.

Елизавета В путешествии по стране, май – август 1559 года

Чудесное лето 1559 года навсегда останется в моей памяти как лето поклонников, которые, будто сговорившись, слетелись к моим ногам, словно рой черных жужжащих мух, которых привлек крошечный кусочек белого хлеба, намазанный медом. Тот факт, что весь дворец кочевал от одного дома к другому по всей стране, их вовсе не беспокоил; послы и гонцы каждый день собирали свои пожитки и ездили повсюду за нами. Я не возражала – нас и так было добрых несколько сотен, а то и не одна тысяча, если считать еще и слуг. Две с половиной тысячи тягловых лошадей и пятьсот повозок перевозили наши вещи и провизию, а были еще верховые животные, на которых ехали мои придворные и с помощью которых перевозили в портшезах пожилых, болезных и тех, кто по каким-то причинам не мог ехать верхом.

– Чем больше народу, тем веселее! – радостно кричала я, привечая все прибывающих гостей.

Это было потрясающее путешествие! Я была достаточно молода и красива для того, чтобы играть в эти матримониальные игры и заставлять бурлить кровь в жилах каждого пригодного для роли мужа холостяка королевской или иной благородной крови, распаляя их аппетиты и амбиции. Кроме того, нам было что праздновать – незадолго до нашего отъезда наша держава заключила мир с Францией, которая не вернула Кале, но согласилась выплатить нам пятьсот тысяч крон в качестве компенсации, так что мы постоянно устраивали фейерверки, банкеты, маскарады, турниры и выезды на охоту.

Прежде чем наша длинная вереница лошадей и повозок двинулась в путь, Роберт разыграл учебный бой, в котором полторы тысячи вооруженных солдат в кольчугах доказывали свою доблесть на поле близ Гринвича. Ветер трепал шелковые флаги, музыканты играли на барабанах, трубах и дудках, а в конце этого действа павшие в бою воскресли и выстроились рядом с победителями. Я величаво прошла перед строем солдат, выразила им свою благодарность и заявила, что теперь могу спокойно спать по ночам, зная, что покой Англии охраняют столь храбрые и умелые воины. Затем я пригласила их присесть на траву и разделить со мной простую трапезу, после чего музыканты снова заиграли живые деревенские мелодии, и я танцевала с бойцами своей армии до тех пор, пока на небе не засияли звезды, и свет их был не менее ярок, чем вспышки фейерверков, взрывавшихся над Темзой.

Останавливались мы и в Вулидже, там я присутствовала при спуске на воду чудесного нового корабля, названного в мою честь «Елизавета Великая». Мы все от души повеселились на пиру и танцевали на палубе с матросами всю ночь напролет, в то время как над нашими головами пылали в небе фейерверки, цветные искры от которых сыпались прямо в море.