— Если не верить, для чего жить?

О чем только не переговорили они в тот вечер! Наутро Светлана побывала в школе, на уроках у Валентины и Нины Стефановны. Ушла домой после обеда, нагруженная кучей брошюр по методике и наглядных пособий. Ванечке — он, конечно, пошел ее провожать — пришлось тащить банки с компотами и другие гостинцы, которых надавала Валентина.

— Целую неделю можно не думать о еде! — смеялась, укладывая все это в сетку, Света. — А захочу конхвет или молока, пойду к бабушке Анне Афанасьевне на телевизор. Кстати, обещала мне напустить своих контролеров на Махотина, не знаю, насколько это серьезно… Любимая ее передача «Следствие ведут знатоки», ни одной серии не пропускает.

«Как же я забыла… Василь говорил, и забыла! Надо предупредить Тамару Егоровну», — вспомнила вдруг Валентина свой последний разговор с Бочкиным, его слова о Никитенко. Тогда о Василе только думала, о прощальном их разговоре… Не мешкая долго, набросила пальто, заторопилась через двор к дому директора. Под окнами Чуриловых постояла немного: Слава играл на баяне, тихо, чуть слышно. «Не осенний частый дождичек, брызжет, брызжет сквозь туман, — шептала про себя, следуя тихим звукам баяна, Валентина, ловя в ладонь капли сумеречной мартовской измороси. — Слезы молодец роняет на свой бархатный кафтан… Не тоска, друзья-товарищи, в грудь запала глубоко, дни веселия, дни радости отлетели далеко…» Трудно и горько Славе. Трудно и горько Евгении Ивановне — а живут, работают. Алла Семеновна все так же беспечно носится по школе, постукивая платформами модных туфель, все так же слышится на переменах в учительской ее капризный, избалованный голосок. А на душе… кто знает, что у нее на душе. Избегает ее, Валентину, Алла.

Осторожно постучалась к Тамаре Егоровне:

— Можно?

— Входите, Валюша. — Директор сидела на табурете посреди почти пустой своей кухни, сложив на коленях руки.

— Я шла к вам и думала, как трудно вам с нами… — желая как-то смягчить то, что хотела сообщить, сказала Валентина. — Каждый со своим норовом, одной Аллы хватит выше головы. А вот не гоните, миритесь…

— В каждом есть свое хорошее… легче всего перечеркнуть человека, — уронила Тамара Егоровна. — Я чувствовала, что придете. Потому что нужны мне. Только что, был Петр…

— Я из-за него, Тамара Егоровна. Бочкин говорил…

— Знаю, — подняла руку Тамара Егоровна. — Он приезжал, чтобы рассказать. Беда, которую я постоянно ждала, Валюша, уже нависла над головой… Мы помирились с ним, Валюша.

— Сейчас помирились? Именно сейчас?

— Да, именно сейчас. В горькие свои минуты он будет, как никто, одинок. Я должна быть рядом, возможно, еще не все потеряно, мы еще не так стары, я буду ждать… И ради сыновей! Ради них, Валюша, прежде всего!

«Понимаю, — хотела сказать Валентина. — Разве не понимаю…» Но лишь молча опустила голову — то, что она в этот момент испытывала, не могли бы выразить никакие слова.

20

…Сколько раз и ее, Валентину, спасала в жизни людская чуткость. Тогда, в самые горькие ее терновские дни, — тоже.

Сначала была Нелли. Главный инженер МТС, она потребовала коренных реконструкций, доказывала, что ремонт машин невозможен, пока не создан поток, работу в полях должны вести механизированные звенья. Все было верно, однако помещений МТС пока не хватало, машин — тоже, кадров — тем более… Новый директор, муж Леры, делал единственное, что было можно в тех условиях: стремился сохранить лучшие из сложившихся традиций, наладил организацию труда, добивался проектов на строительство мастерских, вербовал молодежь на курсы механизаторов… Однако Нелли всюду и везде кричала о его инертности, непригодности, на бедного Гая — а с ним и на Володю — сыпались жалобы, всякие неприятности; в общем, повторялась рыбинская история.

— Нелли Ивановна права, строить так строить! — горячо объяснял по вечерам Валентине муж. — Однако прав и Гай — мы не можем закрыть МТС, работу с нас требуют ту же. Гай верно говорит: чтобы ломать дом для перестройки, надо иметь хотя бы времянку. Но если мы будем черпать в час по чайной ложке, тоже далеко не уйдем…

Теперь Володя приезжал еще позже — почти каждый день бывал из-за этих споров и разногласий в МТС, нередко ужинал и обедал у Сорокапятовых — подвозил Нелли. В их отношениях с Валентиной ничего не менялось, он ничего не скрывал, не утаивал от нее, и все-таки в нем самом появилось что-то новое: одеваясь утром, он проверял, хорошо ли повязан галстук, никогда не надевал два дня подряд одну и ту же рубашку, сам чистил перед сном ботинки. Раньше он был ко всему этому безразличен.

Валентина не слушала досужих кумушек, вроде редакторши и Капустиной, которые старались намекнуть ей, что Зинаида Андреевна не зря приваживает к дому первого секретаря, — мол, «нечего лебедю якшаться с гусыней, нужна ему белая лебедушка…» И слухи, и поклепы, и вымысел давно уже не были новым в их жизни, Валентина давно осознала, что у большого человека не только дела большие, сильные друзья, но и хитрые недруги. Все же чудилось: Володя, быть может, сам еще не сознавая этого, тянется к Нелли. Не думает, не желает — а тянется.

Он уговорил ее еще раз — на Седьмое ноября — побывать у Сорокапятовых. Почему она согласилась? Сама не могла бы ответить. Захотелось побывать на людях с Володей. Просто посидеть в компании. Или посмотреть на них, когда они вместе, Нелли и Володя? А, может, еще потому согласилась, что Сорокапятовы пригласили на этот вечер чету Гаев, с Лерой пойти туда все же казалось легче.

Было шумно, жарко, но как-то невесело; все те же лица — Капустин, редактор, Никитенко… Хозяева на него не смотрели, а он сидел, развалясь, посмеиваясь, явно чувствуя себя тут, вопреки всему, не таким уж лишним… Нелли — в платье цвета морской воды, с распущенными по плечам волосами, похожая на русалку, неотступно ухаживала за своим угловатым, широкоплечим, по-малчишечьи смущающимся директором. При каждом знаке внимания Нелли он растерянно вскидывал глаза на жену, а та смотрела невозмутимо, даже с интересом, как смотрят на безопасную в общем-то диковинку. Володя злился втайне, или это лишь казалось Валентине? Разговаривал, ел, смеялся, и только желваки порой вспухали на скулах… Она впервые их разглядела у Володи, злые они, напряженные желваки.

Женщины похвалили заливное, самодельную икру из кабачков и моркови, песочный торт, потом завели речь о хозяйстве, о том, что сельпо плохо снабжает, даже сахару не купишь. Только с базара и живут…

— На периферии всегда трудно, — охотно подхватила Зинаида Андреевна. — Вот этот стол собирала — знаете, чего он мне стоил?

— Правда, Зинаида Андреевна, чего? — невинно спросила Лера, которая с нескрываемым наслаждением