Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[…] Я действительно был подавлен. На следующий день у меня было бредовое состояние, упадок сил, кризис идентичности, психотический срыв, пароксизм страдания и просто, в целом, плохое время. Теперь я – часть «Икс-Кэлай»; они вошли и зачерпнули лужу слизи с пола моей квартиры, которая была мной, или тем, что осталось от меня, отвезли меня в их дом, где они – а теперь и я – живут, привлекли меня к работе, поставили мою голову на место – вполне достаточно для того, чтобы я не пытался прикончить себя каждые полчаса, держали кого-то со мной днем и ночью… и, наконец, неделю спустя, я снова начал функционировать. В течение одной недели я убирал ванные комнаты, мыл горшки и кастрюли, кормил детей – там «цыпочки», «чуваки» и ребетня живут вместе, – и теперь у меня есть свой кабинет, пишущая машинка, я снова на работе – впервые после долгого перерыва – и пишу [информационно-рекламные материалы для «Икс-Кэлай»]. […] Как вы помните, друзья, которые были у меня в прошлом году в Сан-Рафеле, вели меня вниз и вниз в сточную канаву с ними; я начал здесь, в Ванкувере, общаться с такими же бестолочами и покатился по этому пути еще быстрее. «Икс-Кэлай» отрезал меня от этих людей: никаких звонков, никаких посетителей, nada[199]. Полный разрыв с моим прошлым, с внешним миром, с моими так называемыми друзьями. Здесь есть только два правила «Икс-Кэлай»: никаких токсических веществ и никакого насилия. Таковы были две порочных реальности в моей прежней жизни, верно? Верно. У меня наконец есть дом, настоящий дом, семья, настоящая семья, и я начинаю выстраивать осмысленную, целеустремленную жизнь.
В дискуссионной группе «Игровой атакующей терапии» обитатели «Икс-Кэлай» и сотрудники противостояли друг другу без всяких преград. В случае Фила, помимо очевидной проблемы с наркотиками, один вопрос неоднократно поднимался: его «тропизм» – непроизвольная реакция на темноволосых девушек. «Это трогательный, невероятный опыт, чтобы чувствовать и видеть здесь людей […], которые встают между мной и реальностью, которую я ищу, которая убивает меня. Они принудительно не дают мне делать то, что я раньше делал. «Ты болван! – они кричат на меня. – Ты псих. Тебе нравится инцест? Тебе понравится трахать собственную дочь?»
Фил знал, что в нем заложен «инстинкт саморазрушения», и был способен какое-то время терпеть весьма злые оскорбления в свой адрес (как и все прочие обитатели этого места) ради того, чтобы справиться с этой проблемой. В то же время у него сложились близкие дружеские отношения внутри сообщества «Икс-Кэлай». Агония молодых героиновых наркоманов, каждый из которых, казалось, постарел на десятки лет, с мертвенной бледностью и остекленевшими глазами, – ночным кошмаром засели в памяти Фила.
Но пребывание Фила в «Икс-Кэлай» длилось всего три недели; тамошние требования начали раздражать его, когда он оправился от потерянных недель в Ванкувере. В апрельском письме Фил, который, в конце концов, не был в наркотической зависимости от героина, сосредоточился на ограничениях жизни в «Икс-Кэлай»:
Проблема здесь, я думаю, в том, что так много агрессии, так много враждебности, садизма и общего антисоциального насилия в этих людях – большинство из них отбывало срок за сроком в канадских федеральных тюрьмах – вот и все эмоциональные и физические проявления должны быть жестко дисциплинированы в течение обычного дня, а затем вербально освобождены в игре. […]. И в игре, обвинения, действительно патологические по интенсивности и природе, высвобождаются. […] Они угадывают каждую возможность, чуют каждый вообразимый поворот событий. Они могут получить преимущество, только когда вы отвечаете: «Ты подловил меня», – с притворно бредовым видом. […] Они не догадались, кто вы такой; они догадались, чего вы боитесь. […] Он [житель «Икс-Кэлай»] не разбивается в ничто, а затем перестраивается с нуля; возводится новая личность из фантазий и худшей его части.
Подобные же критические разборы практиковались в «Синаноне» в период его расцвета в начале семидесятых годов. Стоит воздать должное «Икс-Кэлай» (который закрылся в 1976 году): он помог Филу понять смертельное безрассудство употребления им амфетаминов. Больше никогда Фил регулярно не употреблял «спиды» – и это после почти двадцати лет непрерывно увеличивающихся доз.
Во время пребывания Фила в «Икс-Кэлай» профессор МакНилли из Калифорнийского университета в Фуллертоне читал вслух своей аудитории письма Фила, подробно останавливаясь на его желании найти новый дом. Это подвигло двух студенток написать и предложить Филу стать их соседом по комнате; третья, Линда Леви, написала и предложила ему свою дружбу. Вдобавок профессор МакНилли предложил взять бумаги Фила и его коллекцию фантастики, уцелевшую после взлома, в архив университетской библиотеки.
Фил был в пути. В середине апреля он вылетел из Канады в город Фуллертон, лежащий неподалеку от Лос-Анджелеса, в самом сердце округа Ориндж, Калифорния, – одного из самых флегматично консервативных районов во всей Америке. В аэропорту его приветствовала группа встречающих, состоявшая из двух новых соседок по комнате, плюс Линда Леви – типичная «темноволосая девушка», в которую Фил немедленно влюбился, и Тима Пауэрса, двадцатилетнего начинающего писателя-фантаста, который будет оставаться одним из самых ближайших друзей Фила. Фил появился в тренчкоте Сэма Спейда с Библией в руке (в надежде умиротворить зловещих таможенных чиновников) и с чемоданом, крепко перевязанным веревочкой. В первый же вечер, пока Фил с восхищением смотрел на Линду, они отправились к Норману Спинраду на Голливуд-Хиллс, где стали разговаривать о его пребывании в «Икс-Кэлай».
Фил провел совсем немного времени со своими первыми двумя соседями по комнате. Жизнь на диване в гостиной и пронзительные ссоры из-за денег и домашнего хозяйства – все это подталкивало Фила к тому, чтобы подыскать более приличное жилье. Он стал делить квартиру с молодым человеком по имени Джоэл Стайн, с которым Фил наслаждался мирными взаимоотношениями. В мелодрамах, впрочем, тоже не было недостатка – Фил страстно флиртовал с несколькими женщинами, с которыми познакомился, особенно с Линдой. В квартире не было «уличных» наркотиков, но нюхательный табак «Декан Свифт» был в изобилии. Бюджет их хозяйства был весьма скромным. Они шутили, что, когда деньги иссякнут, им придется съесть бедного старого Фреда, крысу, которая жила под раковиной (шутка Фила, включенная в «Помутнение»). Но Фил нередко пребывал в мрачном настроении, как пишет Тим Пауэрс:
[…] он был лишен корней, напуган и скрывался. Он просыпался от тихого звука автомобилей со зловеще мощными двигателями, медленно крадущихся вниз по его улице посреди ночи; он замечал приемо-передающие рации в припаркованных автомобилях и тревожился, если их было около его квартиры больше, чем обычно, и он вынужден был купить новый экземпляр «И-Цзин», потому что его старая книга разваливалась на части под гнетом всех тех поздних ночей, когда он встряхивал и бросал по три пенни, задавая пугающие вопросы и получая необнадеживающие ответы; что-то большое, что-то таинственное проходило достаточно близко, и он оказывался в его тени, и он не мог перестать думать о нем, не мог перестать пытаться выяснить, что именно произошло.
