На следующий же день на конвенте Фил стал как сумасшедший вращаться в обществе, сосредоточившись на женщинах. Все наперебой желали познакомиться с легендой НФ, о котором рассказывали странные истории. К концу первого дня Фил рассказывал людям, что решил остаться. Газета Vancouver Provence вышла с гордым заголовком: «Канада получает знаменитого писателя-фантаста».

The Android and the Human, речь Фила, вызвавшая аншлаг, была его сознательным усилием «подвести итог всей жизни – время все обдумать». В то время он думал, что это его самая важная работа; опять же, он сказал то же самое о «Пролейтесь…», «Помутнении» и «Валисе» сразу после их завершения. Android пробуждает нетерпеливый преобразовательный Zeitgeist шестидесятников, и это жизненно важный документ для тех, кто стремится понять Фила. Но Android – это также и «русские горки», которые бросают читателя с блестящих высот проницательности в головокружительные глубины наивности.

Речь началась с тонкого поворота основной посылки кибернетики, что полезно сравнивать поведение человека и машины: «Предположим, исследование нас самих, нашей собственной природы, позволят понять необыкновенно сложные функционирующие и неисправные механические и электронные конструкты?» Это привело Фила к вопросу, который всегда находился в сердце его фантастики: «Что в нашем поведении мы можем назвать особенным для человека?» Отличить «андроидное» от «человеческого» стало сложно, потому что «неаутентичная человеческая деятельность стала сейчас наукой государства и подобных агентств». В противовес таким «оруэлловским» манипуляциям Фил утверждает свою надежду в юном поколении. Он даже пророчествовал в «Помутнении»: «Эти дети, которых я знал, с которыми жил и которых до сих пор знаю, в Калифорнии и есть мои научно-фантастические рассказы о завтрашнем дне. […]» То, что Фил ценил в них, не было уличным протестом шестидесятников: «Политически активная молодежь, те, которые объединяются в различные общества с транспарантами и лозунгами, – для меня, однако, это обращение в прошлое, какими бы революционными эти лозунги ни были. Я имею в виду подлинные сущности каждого из них, то, что мы называем «его сутью». Источником их бунта – то, «что можно назвать чистым эгоизмом».

Если «андроидизация» означала предсказуемость и послушание, то «чистая пагубная злоба» молодежи была парадоксальным гарантом абсолютных ценностей. «Если, как кажется, мы находимся в процессе становления тоталитарного общества, […] тогда наиболее важными этическими принципами для выживания истинного, человеческого индивидуума стали бы следующие: обмани, солги, уклонись, мошенничай, маскируйся, подделывай документы, создавай улучшенные электронные гаджеты в своем гараже, которые перехитрят гаджеты, используемые властями». Фил допускал, что его вера в молодежь может быть лишь благим пожеланием, и высказывался против угрозы «уличных» наркотиков; пока он еще не бросил амфетамины (вдыхая, во время заседаний конвента, «спиды», смешанные с ментоловыми каплями для носа), он отказался от «романтизма» наркотических «исследований».

Но речь завершилась рассказом о том, как Донна украла ящик с кока-колой из грузовика, выпила ее с друзьями, потом вернула пустые бутылки в пункт приема посуды. Фил допускал, что этот поступок «этически сомнительный», но защищал его как «истинно человеческий: в этом он показывает мне дух веселого неповиновения, задорной, хотя и не возвышенной, храбрости и необычности». Это была не столько политическая речь, сколько страстное любовное послание Донне. И, как большинство любовных писем, оно скверно свелось к обобщенному совету. Оправданный грабеж для одного человека – это трагическая потеря для другого, и грузовики с кока-колой водят люди, у которых есть семьи и счета к оплате.

В последний день конвента Фил познакомился с «Андреа», студенткой колледжа двадцати с небольшим лет; она была такого же физического типа, как Нэнси и Донна. Рассказ о влюбленности Фила в Андреа включен в The Dark Haired Girl[192] – рукопись, которую он собрал в конце 1972 года, и на титульном листе описал ее как «коллекцию личных писем и мечтаний, которые берут на себя достойную художественную задачу изобразить то, что прекрасно и благородно в человечестве, что встречается иногда в самых худших местах, но все же еще остается подлинным, все еще сияющим». The Dark Haired Girl включает в себя захватывающие любовные письма, чувственность сонетов, выраженную в стремительной прозе, по мере того как Фил влюбляется в Донну, Андреа и других. Много лет спустя, перечитав рукопись, Фил заметил в «Экзегезе»: «Из нее становится ясно, что я отчаянно пытаюсь найти центр («омфал») для моей жизни, но что я претерпел неудачу; я все еще был «изгоем».

Фил всерьез задумывался остаться в Ванкувере. В Калифорнии он был лишен права пользования своим домом, а друзья рассеялись кто куда. Он был и вправду изгоем. Здесь, по крайней мере, у него были восторженные фэны и новая женщина, в которую он страстно влюбился.

Рассказ в The Dark Haired Girl о времени, проведенном с Андреа, подтверждает интенсивность поисков Филом новых корней. В первую очередь, Фил был очарован ее внешностью, которая, впрочем, по описанию, соответствовала внешности других его женщин: «Она так мила, со своими длинными черными волосами, в джинсах и меховом пальто, и такая застенчивая. Такая испуганная. Такая хрупкая и нервная, но столь полная жизни, стремлений и обладающая сильным характером». Андреа была с малонаселенного побережья к северу от Ванкувера. Она призналась Филу, что очень хочет уехать из города и вернуться домой, хотя ее семейная жизнь была неблагополучной. Как-то вечером они отправились на танцы, и у них было «экстатическое время», когда они полностью растворялись в музыке. Фил проводил ее до дверей, пошел домой и увидел сон, который преследовал его на протяжении последующих лет:

Фил задумался над сном. Будучи сведущим юнгианцем, он, вероятно, знал, что лошадь часто символизирует «жизненную силу» и связана с «мужскими солнечными божествами» и героями (в греческой мифологии – Аполлон, Беллерофонт, Персей). Раннее толкование Фила сводилось к тому, что всадник-полицейский имел отношение к его прошлым недоразумениям с законом, в то время как скачущий конь символизировал несчастное состояние Андреа и неспособность Фила помочь ей обуздать «жизненную силу». Затем Андреа сказала Филу, что уезжает из Ванкувера и немедленно возвращается к себе домой. Как и Донна, Андреа боялась – Ванкувера, колледжа, Фила. И Фил, убитый горем, пересмотрел свою интерпретацию: «Андреа ушла. Прощай, Андреа. Я и есть та сломанная лошадь».