вдруг перестает говорить о своих чувствах ко мне, хотя невербальные проявления свидетельствуют об усилении этих чувств.

Если я подкрепляю позитивный перенос, я избегаю того, чтобы играть в психике клиента роль «плохой» фигуры, и воспринимаюсь им преимущественно как «хороший» объект. При этом клиент не сможет пережить ненависть, тревогу и подозрения, которые на ранних стадиях жизни были связаны с опасными фигурами его родителей. Я выступаю попеременно то в роли любимой, то ненавидимой фигуры, то вызывая восторг клиента, то рождая в нем страх. Тогда у клиента уменьшается расщепление между плохими и хорошими фигурами, они начинают мирно уживаться.

Если желаемые изменения достигаются при анализе реакций переноса в контексте настоящего времени, я не настаиваю на историческом объяснении их истоков. Вообще игнорирую перенос, когда:

• работа не направлена на разрешение глубинных конфликтов;

• на работу с переносом не хватает времени;

• нет хорошего эмоционального контакта с клиентом;

• клиент плохо переносит тревогу и фрустрацию;

• клиент искаженно воспринимает реальность.

Я систематически спрашиваю клиента, что он думает обо мне, интерпретирую сопротивление анализу переноса, в том числе смещение реакций клиента с меня на других людей в его настоящем или прошлом. Обычно клиента успокаивает интерпретация его недоверчивых ожиданий по отношению ко мне: «Может быть, вы боитесь обидеть меня, и тогда я откажусь от вас?» Такая интерпретация скрыто содержит мое обещание не вести себя в соответствии с тревожными ожиданиями клиента.

Многие мои пациенты, как подростки, демонизируют своих родителей: все плохое в жизни из-за них. Убедившись, что я не собираюсь ни дружить с родителями против них, ни с ними против родителей, клиенты доверчиво приносят мне в телефоне старые фотографии, это оживляет важные воспоминания и делает нас ближе. Иногда я прошу клиентов написать и принести на сессию письмо к тому, с кем у них осталось важное незаконченное дело – например, с недоступным или мертвым родителем, бывшей женой, ребенком.

Мы с клиентом непрерывно меняемся ролями, воспроизводя усвоенные в детстве объектные отношения. Рамки Рабочего договора позволяют нам не отыгрывать аффекты вовне, а фантазировать, чтобы мы могли распознать спроецированные объектные отношения. Я постоянно отделяю этот спроецированный материал от своих реакций контрпереноса и превращаю свое самонаблюдение в интерпретацию переноса, ожидая, что клиент установит историческую связь происходящего между нами со своим детством, а затем распространит эту связь на другие ситуации. При этом моя способность переносить искажения своих внутренних переживаний под влиянием регрессии помогает клиенту принять то, чего он не выносил в себе.

Клиент может воспринять интерпретацию материала, когда тот уже находится в предсознании, а сам клиент положительно настроен по отношению к консультанту и процессу консультирования. Опережающие интерпретации препятствуют самопознанию клиента и создают у него пугающий образ консультанта как всевидящей строгой матери.

Я чувствую себя готовым к интерпретированию, когда достаточно уверен в правильности интерпретации и наличии подтверждающей ее информации. Чтобы проверить смутную догадку, я могу сказать клиенту: «Мне пришла в голову одна мысль, которую я хотел бы с вами обсудить».

Интерпретации – это всего лишь альтернативные гипотезы, а не истина в последней инстанции. Истинной интерпретацию делает не то, что она звучит из моих уст, а то, что клиент находит ее соответствующей своему опыту.

Если клиент отклоняет интерпретацию, значит она была неверной, несвоевременной или неудачно сформулированной и мне надо обратить внимание не столько на элементы сопротивления в поведении клиента, сколько на развитие своей чуткости или специальных навыков для подготовки клиента к восприятию интерпретации.

Второстепенные особенности поведения клиента на сессии обычно слишком далеки от их скрытых переживаний и от содержания беседы, чтобы их интерпретация принесла пользу. Более того, фиксация внимания к таким деталям может настолько усилить самонаблюдение клиента, что он не сможет свободно выражать свои мысли и чувства.

Интерпретации всегда представляют собой своего рода критику, поэтому они снижают самооценку клиента и мобилизуют защитные механизмы. Наконец, интерпретации требуют от клиента отказаться от старых стереотипов. Даже если последние доказали свою неадаптивность, клиент испытывает горечь потери.

Я высказываю несколько предположений, чтобы клиенту легче было выбрать подходящее толкование. Использую притчи и анекдоты, литературные и фольклорные сюжеты, случаи из своей практики. Держу наготове доказательства, основанные на том, что происходило во время сессий. Недоверчивые вопросы клиента переадресовываю ему самому: «А вы что думаете по этому поводу?».

Текущие и прошлые ситуации, которые не беспокоят клиента, я оставляю без комментариев. Направляю интерпретации на то, что самому клиенту в его действиях, мыслях и чувствах представляется неэффективным, непонятным, разрушительным или вызывающим тревогу. Прежде чем давать интерпретацию, вначале разделяю и даже развиваю точку зрения клиента. И лишь потом предлагаю рассмотреть альтернативы.

На первых сессиях я не пытаюсь преодолеть сопротивление, но отмечаю, когда именно клиент проявляет нежелание говорить на определенную тему. На более поздних этапах работы, если сопротивление проявляется в бессодержательных или не относящихся к теме разговорах, я не пытаюсь интерпретировать защиты и анализировать глубинные конфликты. Вместо этого я обращаю внимание на сопротивление, например: «Я заметил, что, когда мы касаемся ваших отношений с мужем, вы начинаете взволновано говорить о других проблемах».

Я могу попытаться разговорить клиентку, используя проективную технику: «Что бы произошло, если бы вы все-таки стали говорить о разногласиях с мужем?» Клиентка может признаться, что боится обострить отношения с мужем. Я предлагаю оставить больную тему: «Вы не хотите выяснять отношения с мужем. Давайте лучше обсудим, почему вам так трудно об этом говорить со мной».

Может оказаться, что клиентка опасается, что я поддержу ее протест против мужа и после этого ей будет труднее удержаться от открытого конфликта – с непредсказуемым концом. В ответ я могу предложить сыграть в ролевую игру, где я выступлю на стороне мужа.

При работе с оппозиционно настроенными клиентами, проявляющими сопротивление, я применяю парадоксальные техники обратного эффекта. Например, говорю клиенту, что боязнь или нежелание обсуждать личные темы – это естественная реакция, поэтому нет никакой необходимости рисковать.

Чтобы доказать мою неправоту, протестующий клиент может коснуться более личных вопросов. В то же время он видит, что я понимаю его затруднения, и может поверить, что его нежелание – это нормальное чувство. Эта вера, в свою очередь, способна ослабить его страх.

Я с уважением отношусь к сопротивлению клиента моему влиянию и понимаю его как механизм защиты и проявления силы характера клиента. Даю клиенту испытать работу сопротивления, признать ее и лишь затем интерпретирую – вначале сам факт сопротивления, а потом его содержание. Я проясняю мотивы и форму сопротивления: какие чувства заставляют клиента сопротивляться, какие способы использует сопротивление. Прослеживаю