просто для смеха. Если кто-либо еще из моих клиентов опубликует свои произведения в “Weird Tales”, вы, наверное, найдете в них еще больше упоминаний о культе Ктулху и ему подобных. «Некрономикон» и араб Абдулла Аль-Хазред — тоже мои выдумки. Абдулла вообще мой любимый персонаж, я сам называл себя так, когда мне было пять лет и я был в восторге от «Тысячи и одной ночи» в переводе Эндрю Лонга”. <…> И я собираюсь спросить Лавкрафта, нельзя ли мне использовать его мифологию в моих рассказах — в качестве дани уважения, конечно…» (Техас, Кросс-Плейнс, сентябрь 1930 года). В этом письме хорошо видно, как он задумывается о вымышленных книгах вымышленных авторов. Итогом этих размышлений Роберта Ирвина Говарда стала его собственная вымышленная книга, впоследствии ставшая черной книгой “Unaussprechlichen Kulten”, — то есть «Невыразимые культы» в известной степени были собственным авторским аналогом лавкрафтовского «Некрономикона». Наиболее вероятным представляется, что у «Культов» был реальный прототип (как и у самого фон Юнцта) — в «Детях Ночи» кроме всего прочего упоминается английское издание 1796 года готического романа под названием “Horrid Mysteries” («Ужасные таинства») авторства маркиза фон Гроссе (1768–1847), немецкого авантюриста, журналиста и естествоиспытателя. Книга “Horrid Mysteries” повествует об ордене иллюминатов и о якобинской конспирологии. Оригинальный немецкий текст Карла Фридриха Августа Гроссе, под названием “Der Genius”, вышел в четырех томах в 1791–1795 годах в городе Халле (первое русскоязычное издание — в «Литературных памятниках» под названием «Гений», в переводе С. Шика, 2009). На английском языке книга “Der Genius” была издана в Лондоне в 1796 году, в издательстве «Минерва Пресс», в переводе немецкого лютеранского пастора Петера Вилля под названием “Horrid Mysteries: A Story from the German of the Marquis of Grosse” («Ужасные таинства: История из Германии маркиза Гроссе»). Примечательно, что Говарду книга очень нравилась, а вот Лавкрафт в своем эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» оценил фон Гроссе крайне низко, добавив, что роман «затянут и тяжеловесен». Говард оспаривал эту оценку Лавкрафта тем, что «Ужасные мистерии» были плохо переведены на английский; лондонские редакторы добавили туда много «скандальных деталей», дабы привлечь массового читателя, а немецкий оригинал был гораздо более талантливым. История эта напоминает детали литературной легенды научного труда фон Юнцта, который также был в свое время издан на английском языке в «коммерческом» варианте, скомпрометировавшем мистическую ценность «Невыразимых культов». Роман Карла Гроссе очень интересовал Говарда, он даже обсуждал его с Кларком Эштоном Смитом, что косвенно следует из переписки Смита с Лавкрафтом в 1931 году.

Повелитель Кольца

Входя в студию Джона Кирована, я был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на изнуренное лицо его гостя, красивого молодого человека.

— Здравствуйте, Кирован. Привет, Гордон. Давненько вас не видел. Как поживает Эвелин?

Не успели они и слова сказать, как я, не в силах сдерживать восторг, похвастал:

— Приготовьтесь, друзья: вы сейчас позеленеете от зависти! Я купил эту вещь у грабителя Ахмета Мехтуба, но она стоит тех денег, которые он с меня содрал. Взгляните!

Я извлек из-под пальто инкрустированный алмазами афганский кинжал — настоящее сокровище для собирателя древнего оружия.

Знавший о моем хобби Кирован проявил лишь вежливый интерес, но поведение Гордона меня просто шокировало. Он отпрыгнул со сдавленным возгласом, опрокинул стул, а потом стиснул кулаки и выкрикнул:

— Не приближайся, не то…

— В чем дело? — испуганно заговорил я, но тут Гордон, продемонстрировав совершенно неожиданную смену настроения, рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях. Его широкие плечи тряслись. — Он не пьян? — спросил я.

Кирован отрицательно покачал головой и, плеснув бренди в бокал, протянул его Гордону. Тот поднял несчастные глаза, схватил бокал и осушил одним глотком, как будто умирал от жажды. Затем встал и смущенно посмотрел на нас.

— Прошу прощения, О'Доннел, — сказал он. — Я очень испугался вашего кинжала.

— Ну… — произнес я в замешательстве. — Видимо, вы решили, что я хочу вас заколоть.

— Да, решил! — Видя недоумение на моем лице, он добавил: — На самом деле я так не думал — это был лишь слепой первобытный инстинкт человека, на которого идет охота.

У меня мороз пошел по коже от этих слов и отчаяния, с каким они были произнесены.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился я. — Охота? С какой стати? Разве вы совершили преступление?

— В этой жизни не совершал, — пробормотал он.

— Что вы имеете в виду?

— Возможно, гнусное преступление в предыдущей жизни.

— Чепуха! — фыркнул я.

— Вы так считаете?! — воскликнул уязвленный Гордон. — А вы когда-нибудь слышали о моем прадеде, сэре Ричарде Гордоне Аргайле?

— Разумеется. Но при чем тут…

— Вы видели его портрет? Разве я не похож на него?

— Отчего же, вполне, — признал я. — За исключением того, что вы кажетесь честным человеком, а он — хитрым и жестоким, уж извините…

— Он убил свою жену, — сказал Гордон. — Предположим, гипотеза о переселении душ верна. В таком случае почему бы не допустить, что за преступление, совершенное в одной жизни, можно понести наказание в другой?

— Вы считаете себя воплощением прадеда? В таком случае, раз он убил свою жену, следует ожидать, что Эвелин убьет вас. Фантастика! — заключил я с сарказмом в голосе. Представить жену Гордона — эту милую, нежную девочку — в роли убийцы невозможно.

Ответ меня ошеломил:

— На этой неделе жена трижды пыталась меня убить.

Ответить мне было нечего, и я беспомощно посмотрел на Джона Кирована. Он сидел в своей обычной позе, подперев сильными, красивыми руками подбородок. Лицо ничего не выражало, но темные глаза блестели от любопытства. В тишине гулко, как над ложем мертвеца, тикали часы.

— Гордон, расскажите все с самого начала, — попросил Кирован. Словно острый нож полоснул по стягивающей нас удавке напряжения — так подействовал его спокойный, ровный голос.

— Как вы знаете, со дня нашей свадьбы не прошло и года, — начал Гордон. — Говорят, не бывает идеальных семейных пар, но мы никогда не ссорились, Эвелин самая спокойная женщина на свете.

Но неделю назад случилось нечто из ряда вон выходящее. Проезжая по горной дороге, мы решили сделать остановку, вылезли из машины и стали собирать цветы. На краю тридцатифутового обрыва Эвелин вытянула руку, показывая мне цветы, которых особенно много растет у подножия холма. Я глянул вниз и едва успел подумать, смогу ли спуститься, как сорвался от сильного толчка в спину. Катясь по склону, я весь покрылся синяками и ссадинами, а костюм превратился в лохмотья. Будь обрыв отвесным, я бы сломал шею. Подняв голову, я увидел наверху насмерть перепуганную Эвелин.