– Я еще увлекаюсь астрономией.

– О, читать будущее по звездам – это так замечательно! Хотя, наверное, грешно, – говорит Луиза.

– Астрономией, а не астрологией, Бижу, – миролюбиво возражает король. Мы медленно прогуливаемся – король в центре, мы по бокам. Я иду справа от него.

– Ну, звезды – это тоже очень красиво! – восхищенно отзывается Луиза.

– Астрономией? – Я изгибаю бровь и улыбаюсь ему. – Никогда бы не подумала, что вы звездочет.

– В этом мире много такого, что следует узнать. Лакай[34] – какой поразительный молодой человек! Я совершенно уверен в том, что в конце концов он составит каталог всех звезд на небе. – Мы поднимаем взоры к небу. Над нашими головами парит ястреб. – У меня есть телескоп, подарок Фредерика Шведского, который не меньше меня интересуется окружающим нас миром. Замечательный инструмент! Вы знаете, что такое телескоп?

– Я о них слыхала, но видеть никогда не доводилось.

– В таком случае надо показать вам мой. Длинный и мощный, очень мощный.

– А из чего он сделан? – игриво спрашиваю я. – Должно быть, из чего-то очень прочного?

– Не будь глупышкой, Марианна, – вклинивается в разговор Луиза. – Телескоп нельзя сделать мягким. – Боже, как она меня раздражает!

– Сделан из самых твердых и прочных материалов, мадам. Твердый как кость, если хотите знать.

– Как бы мне хотелось поглядеть на него, – говорю я и после крошечной паузы добавляю: – Конечно, когда время будет подходящее.

– Подходящее время – это тогда, мадам, когда вы того пожелаете.

Мы идем дальше, выбрав самую длинную дорогу к дворцу. Сворачиваем на Осеннюю аллею, название которой кажется мне удачным.

– Сегодня так тепло, – говорит Луиза, ни к кому персонально не обращаясь. – Как это здорово – октябрь, а на дворе еще лето.

– Да, мы уж было решили, что лето прошло, а оно вдруг вернулось, – отвечает ей король.

– Это, кажется, называют индийским или бабьим летом. – Я стараюсь не слишком демонстрировать свои познания – никому не нужна новая Гипатия.[35] Но у короля, как я вижу, ум живой, любознательный. Он всегда стремится приобрести новые знания и всем интересуется понемножку.

– Индийское – это потому, должно быть, что в Индии стоит жара круглый год? Болье говорил, что там дьявольски жарко, будто бы и мясо нет нужды жарить. Или это он говорил об овощах?

Мы продолжаем лениво брести по дорожке, пока солнце не спряталось за горизонт. Уже несколько недель мы с королем флиртуем, но пока так ничего и не произошло. Пока не произошло, хотя весь двор гудит от слухов, которые просачиваются, кажется, через стены. Говорили даже, что Морпа, в ярости от полученной информации, которую доставляли ему шпионы, швырнул одного из них к книжному шкафу и едва не сломал бедняге руку.

Пусть себе гадают, что да как, – я им мешать не стану.

Мимо проезжает верхом герцог де Вильрой в сопровождении трех гончих. Он спешивается, приветствует короля, задерживается поболтать с идущими вслед за нами придворными. Группа отстала от нас, а мы сворачиваем в тисовую аллею и выбираем узкую тропинку, усаженную по краям кустами роз и боярышником с красными ягодами.

– Ага, вот еще живой куст. – Король срывает с куста маленькую розу цвета спелого апельсина и читает стихи:

– Вы сами написали, сир? – спрашиваю я, хотя и знаю, что писал не он.

– Ах, нет! – Король добродушно улыбается. Когда нет посторонних, он бывает и застенчивым, и довольно забавным – совсем не таким, как на людях, где приходится все время помнить о своем величии. – Я не стал бы утверждать, что способен написать такое. Это написал один англичанин, имени вот его не припоминаю. Но я с детства любил его стихи, хотя для юноши они, должно быть, мрачноваты. А вы сами, мадам, пишете?

– Как и Ваше Величество. Зачем тратить время на посредственную книжку, если можно почитать замечательные произведения других авторов?

– Склоните голову, – вдруг приказывает король, резко останавливаясь. Я подчиняюсь, и он вставляет розу в мою прическу. – Просто видение, мадам.

В это мгновение мы становимся так близки, что я теряю дар речи. Его рука лежит на моей голове, я ощущаю его тело совсем рядом. Он не счел нужным спросить, просто сделал, и все. Мне хочется наклониться и оказаться в его объятиях, вот в эту самую минуту, но я способна только стоять и смотреть на него во все глаза.

– Ты очень красиво смотришься, – выдавливает из себя застывшая рядом Луиза.

Потом грубо вмешивается высший свет, и очарование минуты развеивается. Вильрой уносится верхом прочь, стучат копыта, лают псы. Придворные громко желают ему успеха. Мы возобновляем прогулку, на этот раз совсем медленным шагом, затерявшись в необъятных садах, согретые теплом предзакатного солнца. Я придерживаю бутон в волосах, чтобы он не выпал ненароком.

– Вам нравится Плеяда,[37] мадам?

– Да.

– А кого еще вы предпочитаете, когда приходит желание погрузиться в мир литературы?

– Я весьма неравнодушна ко всему романтическому. – Это ложь. На самом деле я неравнодушна к остроумию и острословию Лафонтена, но я чувствую, какое романтическое сердце бьется под этим расшитым золотом камзолом. Он ведь украсил мои волосы розой! – Больше всего я люблю Луизу Лабе.

– Ах, вот теперь вы меня разочаровали, мадам. Не стоит тратить время на поэтесс. Я полагаю, только мужчинам хватает душевных сил и смелости проникать в глубины человеческих переживаний, без чего не может быть истинной поэзии. Не сомневаюсь, что в этом вы со мною не можете не согласиться.

Я осторожно обхожу упавшую на землю ветку боярышника и так же осторожно не замечаю, сколь небрежно он отмахнулся от моих пристрастий. Потом делаю глубокий вдох и кладу руку на локоть короля, останавливая его. Луиза вздрагивает, словно обожглась, но король останавливается и с удивлением поворачивается ко мне.