– Вот мы и собрались здесь вместе, – замечает король, пока лакеи расставляют на столе блюда, только что разогретые в соседнем помещении. Ах, боже мой, в центре стола помещают парочку жареных кроликов, густо посыпанных шалфеем и луком. Как вкусно! – Вся моя любимая семья. – Он обводит глазами стол: Марианну, Гортензию, Луизу и меня, а со стены смотрит на нас Полина. Король переводит взгляд с Гортензии на Марианну. – За очаровательных сестер Нель! – провозглашает Его Величество. – У каждой из них свой шарм, каждая неповторима. Очень жаль, что я не был знаком с вашей матушкой, милые дамы. Я бы поблагодарил эту достойнейшую женщину за ее труды, благодаря которым она произвела на свет таких ангелов.

– Я хорошо знал их родительницу, – замечает Ришелье с двусмысленной усмешкой.

Я припоминаю, как однажды подслушала разговор мадам де Ледиг с ее приятельницей. Говорили о Ришелье, и мадам Ледиг назвала его кроликом, который неутомимо бегает во все стороны и спаривается со всем, что движется.

– Не сомневаюсь в этом, Ришелье, – отзывается король без всякого выражения. – Нелегко было бы нам отыскать среди сегодняшних гостей хотя бы кого-то, с чьей матушкой вы не были бы знакомы.

Мы, как и положено, отвечаем смехом на эту шутку, но сам король не сводит глаз с нас четверых. Мне кажется, что Людовик глубоко взволнован: мы собрались вместе, а он, очевидно, симпатизирует нашей семье. Луиза говорит, что он благоволит нам ради любви к ней и ради памяти Полины. Но, похоже, ему очень нравятся и Гортензия, и Марианна. На прошлой неделе он взял их в свою карету, когда отправился на охоту, а Луизу оставил во дворце. Луиза тогда сказала, что рада этому, поскольку благодаря такому случаю сможет провести больше времени со мной, но, по-моему, она была не очень-то рада.

Король поднимает свой бокал:

– За любезных моему сердцу сестер! Все они такие разные и все столь очаровательны. Ах, если бы мы каждый вечер могли собираться вот так. – И предлагает тост за здоровье очаровательных сестер Нель и за упокой души нашей незабвенной Полины.

Я быстро выпиваю свой бокал в надежде, что сейчас начнется обед. Кролик далеко не так хорош, когда остынет. Мясо становится жестким, а соус быстро густеет. Я вижу, как широко и весело улыбается Луиза, и на сердце у меня становится легче – похоже, слова короля принесли ей искреннюю радость. Щеки Гортензии раскраснелись сильнее, она потупила глаза и выглядит теперь еще обворожительнее. Марианна дрожит от удовольствия.

– А отчего же мы, сир, не можем устраивать чаще такие вечера, как нынешний? – спрашивает Гортензия робким шелковым голоском. Король с усилием глотает и так напрягается, что у него, кажется, вот-вот лопнет пояс. Гортензия вплела в прическу три великолепные алые лилии, и мне думается, что она сама похожа на живой цветок. – Ведь подобное развлечение и вправду приятно, а я считала бы себя счастливейшей женщиной в мире, если бы каждый вечер было так хорошо.

Марианна хмурится. В последнее время они с Гортензией что-то не очень ладят между собой. Я живу в роскошных апартаментах Марианны, а Гортензия редко туда приходит. Когда я спрашиваю, где же она пропадает, Марианна только отмахивается и говорит, что Гортензия делает вид, будто молится или делает что-нибудь подобное. Просто удивительно, ведь прежде они были так дружны.

Надеюсь, что они не станут врагами, как Полина с Марианной. Я люблю обеих, и мне не хотелось бы выбирать между ними.

– Но если даже хорошего слишком много – как там говорится в пословице?… – вставляет Марианна, отвлекая короля от ангела в центре.

– Можно ли желать слишком много хорошего? – приходит ей на помощь Ришелье.

Король согласно кивает:

– Замечательный вопрос, поставленный Шекспиром, друг мой, и все же я полагаю, что на него следует ответить отрицательно. В данном случае я думаю, что не могу желать слишком много хорошего, ибо столь прекрасных сестер не может быть слишком много.

Мне хочется захихикать, но на сей раз я сдерживаюсь. Я должна молчать как рыба! Сейчас даже легкий всплеск недопустим. Однако следует признать: король, вне всякого сомнения, любит наше семейство. Вот интересно, станет ли его возлюбленной Марианна? Или Гортензия? И что будет с Луизой – придется ли ей печалиться? А что, если королю захочется переспать со мной? Я скоро выхожу замуж и тогда, наверное, смогу спать с кем только пожелаю, ведь у моего будущего супруга наверняка не меньше десятка любовниц. И уж, конечно, если король попросит, трудно сказать ему «нет». Но разве не странно будет, ежели король переспит с нами всеми? Если мы все станем его любовницами?

Марианна беззаботно смеется:

– Ах, Шекспир был замечательным писателем, но все же он не бог. Мне же думается, что когда слишком много чего бы то ни было, это быстро наскучит. А я не вынесу, Ваше Величество, даже мысли о том, что вам становится скучно. К тому же завтра Диана уезжает, вот мы и лишимся одной из нас. – Последние слова она произносит чуть хрипловатым голосом. Король резко отставляет свой бокал, и снова у него такой вид, как будто пояс его готов лопнуть.

Наконец-то мы приступаем к еде. Кроме жареных кроликов поданы ломтики ветчины, копченной над ветками можжевельника, затем великолепный пирог с олениной – все признают, что лучшего еще никогда не едали. Оленя добил сам король на сегодняшней охоте.

– В этом чудесном мясе и приправах ощущается замечательный привкус победы, – замечает де Мёз своим каркающим, как у ворона, голосом.

Беседа переходит к свежему скандалу. Умер старый герцог де Нанжи, он завещал двадцать тысяч ливров[32] своему камердинеру. В свете пошли споры: были эти двое любовниками или нет. Мне хочется объяснить остальным гостям, что подобное просто невозможно, однако за моей спиной словно возникает тень мадам де Ледиг и принуждает меня к молчанию. Мое внимание приковано к еде, и я воздаю должное сладкому лимонному соусу, который трудно с чем-нибудь сравнить, когда его смешивают с луком и поливают этой смесью жареного кролика.

Позднее, когда мясо съедено, а шампанское в бездонных бутылках почти выпито, в комнате заметно теплеет. Разожжен камин, придворные, оживленно жестикулируя, потеют. Король прерывает разговоры и поднимает палец.

– Вы поете? – обращается он к Марианне.

Она чуть-чуть приоткрывает свои похожие на розовый бутон губки, совсем чуть-чуть, и вопросительно смотрит на короля нежным взглядом. Я знаю, что у нее прекрасный голос и что она отлично поет, поэтому мне непонятно, отчего Марианна прямо не скажет об этом.

Король переводит взгляд на сидящую вдали Луизу.

– Бижу, я знаю, что ты не так уж плохо поешь. А что же твои сестры? Мне ничего не хочется так сильно, как того, чтобы вы спели для меня вчетвером. Хоть арию из оперы, хоть какую-нибудь простонародную балладу. Все, что угодно.

– Ах, сир, какая блестящая мысль!

– Распрекраснейшая мысль, Ваше Величество!