чтобы услышать себя снова; это на миг дало ей облегчение.

Юная американка в автобусе, родом из Сиэтла, оказалась фанаткой какого-то ашрама – она путешествовала по субконтиненту, постоянно меняя свою религию. Рассказала, что ее выгнали из Пенджаба за то, что она совершила что-то оскорбительное для сикхов, хотя и не поняла, что именно она сделала не так. Сверху на ней была майка с глубоким вырезом, плотно обтягивающая грудь; было очевидно, что лифчик она не носила. Она где-то раздобыла серебряные браслеты на запястья; ей сказали, что браслеты были частью чьего-то приданого. (Хотя на обычное приданое они не были похожи.)

Ее звали Бет. Она утратила любовь к буддизму, когда один высокопоставленный бодхисатва попытался соблазнить ее с помощью чжана; Нэнси подумала на какое-то курево, но Дитер сказал ей, что это тибетское рисовое пиво, от которого, по общему мнению, люди с Запада только заболевают.

Бет рассказала, что в штате Махараштра она посетила Пуну, но только затем, чтобы выразить свое презрение коллегам-американцам, которые медитировали в ашраме Раджниша[64]. Она также разлюбила то, что называла «калифорнийской медитацией». Этим «паршивым экспортным гуру» она абсолютно не доверяла.

К индуизму Бет относилась серьезно. Она не была готова самостоятельно, без наставника, изучать Веды – древние духовные тексты, священные индуистские писания; Бет могла бы начать с ее собственной интерпретации Упанишад, которые она читала в настоящее время. Она показала Нэнси и Дитеру небольшую книгу духовных трактатов; это был один из тех тонких томиков, в которых предисловие и примечания к переводам занимали больше страниц, чем текст.

Бет не находила ничего странного в том, что она отправляется в Гоа, чтобы продолжать там изучение индуизма, – из всех паломников в Гоа христиане составляли большинство; она призналась, что ее привлекают пляжи, где собираются для общения такие же, как она сама. Кроме того, скоро везде начнутся муссоны, и к тому времени она будет в Раджастане; а озера так прекрасны во время муссонов – она слышала, что там на озере есть ашрам. В то же время она была благодарна за компанию; одинокая самостоятельная женщина в Индии – это не так уж здорово, заверила их Бет.

На шее у нее был кожаный шнурок, на котором висел полированный камешек в виде вульвы. Бет объяснила, что это была ее йони, предмет почитания в храмах Шивы. Фаллический лингам, представляющий пенис бога Шивы, помещается в вульвообразную йони, представляющую вагину жены Шивы, Парвати. Священники делают возлияния на эти два соединенных символа, и прихожане, касаясь влаги, таким образом причащаются.

Озадачив новых спутников отчетом о своем необычном кулоне, Бет выдохлась и свернулась калачиком на сиденье рядом с Нэнси; она уснула, положив голову ей на колени. Дитер также заснул в кресле через проход, но прежде он сказал Нэнси, что была бы потеха, если бы он показал Бет дилдо.

– Пусть она засунет этот лингам в свою глупую йони, – грубо сказал он.

А Нэнси не спалось, и она с ненавистью думала о Дитере, пока автобус пересекал штат Махараштра.

В темноте салона не переставая звучал магнитофон водителя автобуса, это были песнопения каввали, включенные на малую громкость, и религиозные стихи действовали на Нэнси успокаивающе. Она, конечно, не знала, что они были мусульманскими, ей было все равно. Бет дышала мягко и ровно – головой на бедре Нэнси, а Нэнси думала о том, как давно у нее не было подруги – просто подруги.

Рассвет в Гоа был цвета песка. Нэнси подивилась тому, каким ребенком Бет выглядела во сне; эта бродяжка сжимала в маленьких руках камешек в виде вагины, как будто эта йони была достаточно сильна, чтобы защитить Бет от всякого субконтинентального зла – даже от Дитера и Нэнси.

В Мапусе они пересели на другой автобус, поскольку их автобус пошел на Панджим. Они провели долгий день в Калангуте, где Дитер занимался своим делом, которое состояло в том, что он постоянно вертелся среди людей, скапливающихся на автобусной остановке, чтобы добыть хоть какую-то информацию, связанную с Рахулом. Вдоль Бага-роуд они также заглядывали в бары, отели и павильоны с холодными напитками; во всех этих местах Дитер вел с кем-нибудь личные разговоры, в то время как Бет и Нэнси ждали его в сторонке. Все утверждали, что слышали о Рахуле, но никто никогда не видел его.

Дитер выбрал для них коттедж возле пляжа, но лишь с одной ванной комнатой – для туалета и ванны надо было вручную набирать воду, таская ведра из колодца снаружи. Однако там стояли две большие кровати, довольно чистые на вид, и деревянная решетчатая перегородка – эта почти стена создавала почти личное пространство. У них была газовая плита для кипячения воды. Имелся и неподвижный потолочный вентилятор, оптимистично установленный в надежде на то, что в один прекрасный день дадут и электричество; и хотя на окнах не висело никаких занавесок, зато над обеими кроватями были тщательно починенные противомоскитные сетки. Снаружи находилась цистерна свежей (если не чистой) воды; вода в колодце, которую они спускали в туалете и которой они мылись, была слегка солоноватой. Возле цистерны стояла хижина из пальмовых листьев; если они поливали листья, то в хижине становилось достаточно прохладно, чтобы держать там газированную воду, сок и свежие фрукты. Бет была разочарована тем, что они слишком далеко от воды. Хотя они могли слышать Аравийское море, особенно в ночное время, приходилось топать через завалы мертвых и гниющих пальмовых веток, прежде чем выйти к песку или даже увидеть воду.

Все эти достоинства и недостатки Нэнси не отметила; по прибытии она сразу заболела. Ее рвало; она настолько ослабла от диареи, что Бет должна была носить воду, чтобы промывать за ней туалет. Бет также наполняла водой ванну для Нэнси. У Нэнси была лихорадка с таким сильным ознобом и таким обильным потоотделением, что она круглые сутки оставалась в постели, за исключением случаев, когда Бет меняла простыни, отдавая их дхоби[65], который приходил за грязным бельем.

Дитер вел себя с ней отвратительно; он продолжал заниматься лишь своими делами, то есть искать Рахула. Бет заваривала ей чай и приносила свежие бананы; когда Нэнси стало получше, Бет готовила ей немного риса. Из-за лихорадки Нэнси ворочалась ночами, и Дитер не делил с ней кровать – он спал один, за решетчатой перегородкой. А с ней, примостившись на краю кровати, спала Бет; Нэнси сказала себе, что когда поправится, то уедет в Раджастан с Бет. Она надеялась, что не оттолкнула Бет своей болезнью.

Затем,