— Это всё дурная кровь, разве ты не понимаешь? В Поле онабыла так же, как и в отце. Только так много, что отец не мог всю её выпустить.

Лизи в какой-то степени понимает. Все те разы, когда отецрезал детей (она полагает, и себя тоже), он практиковал необычный, ненадёжный,но способ превентивного лечения.

— Отец говорил, что дурная кровь могла обойти два поколения,а потом проявиться с удвоенной силой. «Обрушится на тебя совсем как татракторная цепь на твою ногу, Скут», — как-то сказал он.

Лизи мотает головой. Она не знает, о чём он говорит. Икакая-то её часть не хочет и знать.

— Это случилось в декабре, — продолжает Скотт. — Ударилиморозы. Впервые за зиму. Мы жили в том фермерском доме, который со всех сторонокружали поля, и единственная дорога вела к магазину «Мюли» и дальше, кМартенсбергу. Мы были практически отрезаны от мира. Жили сами по себе,понимаешь?

Она понимает. Конечно, понимает. Представляет себепочтальона, который появлялся время от времени, и, разумеется, «Спарки»Лэндона, которому приходилось уезжать («Ю.С. Гиппам») на работу, но это всё.Никаких школьных автобусов, потому что я и Пол — мы учились дома. Школьныеавтобусы ходили в «загон для ослов».

— Снег усложнил нашу жизнь, мороз — тем более. Холод непозволял выйти из дому. Однако тот год поначалу не был уж таким плохим.Наконец-то у нас появилась рождественская ёлка. Бывали годы, когда в отцебурлила дурная кровь… или просто он был не в настроении… и тогда не было ниёлки, ни подарков. — С губ Скотта срывается короткий безрадостный смешок. — Наодно Рождество он продержал нас до трёх ночи, читая «Книгу откровений», о том,как сосуды открывались, и о бедах, и о всадниках в разноцветной броне, а потомзашвырнул Библию на кухню и взревел: «Кто пишет эту грёбаную чушь? И кто те идиоты,которые в неё верят?» Когда он был в таком настроении, то мог реветь, каккапитан Ахав в последние дни «Пекода». Но в то Рождество всё вроде быскладывалось как нельзя лучше. Знаешь, что мы делали? Мы все поехали вПиттсбург за покупками, и отец даже повёл нас в кино: Клинт Иствуд игралполицейского и стрелял в каком-то большом городе. От выстрелов у меня заболелаголова, от попкорна заболел живот, но я думал, что ничего лучше никогда невидел. Приехав домой, я начал писать историю, похожую на фильм, и в тот жевечер прочитал её Полу. Она наверняка была ужасной, но Пол сказал, что историяхорошая.

— Похоже, у тебя был отличный брат, — осторожно вставляетЛизи.

Её старания напрасны. Скотт не слышит.

— Я хочу сказать, что мы отлично ладили, и продолжалось этомного месяцев, казалось, что у нас нормальная семья. Если есть такое понятие, вчём я сомневаюсь. Но… но.

Он замолкает, задумавшись. Наконец вновь начинает говорить.

— А потом, незадолго до Рождества, я был наверху, в своейкомнате. День выдался холодным, холоднее сиськи колдуньи, и дело шло кснегопаду. Я сидел на кровати, читал учебник по истории, а выглянув в окно,увидел, что отец идёт через двор с охапкой дров. Спустился вниз по чёрнойлестнице, чтобы помочь сложить поленья в дровяной ящик, чтобы они не пачкалипол, отец этого страшно не любил. И Пол был…

Пол сидит на кухне за столом, когда его младший брат, десятилет от роду и давно не стриженный, спускается по чёрной лестнице, не завязавшнурки кроссовок. Скотт думает, что сейчас спросит Пола, не хочет ли тот пойтипокататься на санках с холма за амбаром после того, как они уложат дрова вящик, если, конечно, отец не найдёт им других дел.

Пол Лэндон, стройный, высокий и уже симпатичный в своитринадцать лет, сидит над раскрытой книгой. Книга эта — «Введение в алгебру», иСкотт нисколько не сомневается в том, что Пол разбирается с иксами и игреками,пока тот не поворачивается к нему. Когда это происходит, Скотт ещё в трёхступеньках от пола. А в следующее мгновение Пол бросается к младшему брату, накоторого за всю жизнь не поднял и руки. Но этого мгновения хватает для того,чтобы понять, что Пол не просто сидел за кухонным столом. Нет, Пол не читалучебник. Нет, Пол не занимался.

Пол поджидал добычу.

И не пустоту видит Скотт в глазах брата, когда тот так резковскакивает со стула, что стул этот летит к дальней стене, а чистую дурнуюкровь. Эти глаза уже не синие. Что-то взорвалось за ними в мозгу и наполнило ихкровью. Капельки крови выступили и в уголках глаз.

Другой бы ребёнок окаменел от страха и погиб от рук монстра,который часом раньше был обыкновенным братом, думал лишь об уроках и, возможно,о том, что он и Скотт могут купить отцу на Рождество, если объединят своифинансовые ресурсы. В Скотте, однако, обыкновенности не больше, чем в Поле.Обыкновенные дети никогда бы не выжили в компании Спарки Лэндона, и,безусловно, именно опыт жизни с безумием отца теперь спасает Скотта. Он безтруда узнаёт дурную кровь, когда видит её, и не тратит времени на то, чтобы неверить своим глазам. Мгновенно поворачивается и пытается взлететь поступенькам. Успевает сделать три шага, прежде чем Пол хватает его за ноги.

Рыча как пёс, во дворе которого объявился незваный гость,Пол хватается за голени младшего брата и дёргает его за ноги. Скотт успеваетсхватиться за перила и удержаться от падения. Выкрикивает только два слова:«Папа, помоги!» — и замолкает. На крики расходуется энергия. А она нужна емувся, без остатка, чтобы держаться за перила.

Конечно же, сил у него для этого недостаточно. Пол тремягодами старше, на пятьдесят фунтов тяжелее и гораздо сильнее. Помимо всегоэтого, он обезумел. Если бы Пол оторвал Скотта от перил, тот бы сильно расшибсяили даже погиб, несмотря на быструю реакцию. Но вместо Скотта Полу достаютсялишь вельветовые штаны брата и обе его кроссовки, на которых он забыл завязатьшнурки, когда спрыгнул с кровати.

(«Если бы я завязал шнурки, — скажет он своей будущей женемного лет спустя, когда они будут лежать в постели на втором этаже отеля«Оленьи рога» в Ныо-Хэмпшире», — нас бы тут, вероятнее всего, не было. Иногда ядумаю, Лизи, что всю мою жизнь определили развязанные шнурки кроссовок седьмогоразмера».)

Существо, которое было Полом, ревёт, отступает на шаг с вельветовымиштанами в руках, падает, споткнувшись о стул, на котором симпатичный подростоксидел час назад, разбираясь с прямоугольными координатами. Одна кроссовкападает на бугристый линолеум. Скотт тем временем пытается подняться выше, наплощадку второго этажа, но носок соскальзывает на гладкой ступеньке, и онприкладывается к другой ступеньке коленом. Застиранные трусы наполовинуспущены, и он чувствует, как холодным ветерком обдувает расщелину между ягодиц,и у него есть время подумать: «Пожалуйста, Господи, я не хочу так умирать,подставив попку ветру». Потом существо, бывшее братом, издаёт новый дикий вопльи отбрасывает вельветовые штаны. Они летят через стол, учебник алгебры нетрогают, но сшибают на пол сахарницу. Существо в теле Пола бросается на Скотта,и Скотт уже обречён оказаться в его руках, почувствовать, как ногти братавонзаются в кожу, но тут раздаётся жуткий деревянный грохот (охапка дров падаетна пол), за которым следует хриплый яростный крик: «Отстань от него, долбаныйподонок! Ты, переполнившийся дурной кровью хер!»