— Берись, клади, всё одно! — крикнул чей-то голос. Егодругой раз взяли за плечи и положили на носилки.

— Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ахбоже мой! — слышались голоса между офицерами. — На волосок мимо уха прожужжала,— говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись попротоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.

— В ногу идите… Э!.. мужичье! — крикнул офицер, за плечиостанавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.

— Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, — говорил передниймужик.

— Вот так, важно, — радостно сказал задний, попав в ногу.

— Ваше сиятельство? А? Князь? — дрожащим голосом сказалподбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.

Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из-за носилок, вкоторые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.

Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры игде был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, сзавороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры илошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбиралипросыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали наберезах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели,стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми ивнимательными лицами, стояли толпы солдат-носильщиков, которых тщетно отгонялиот этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдатыстояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудноезначение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышалисьто громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшераза водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая упалатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просиливодки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая черезнеперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились,ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, чтоделалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и егострастный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громкоговоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязаннойголовой, высокий, красивый, черноволосый унтер-офицер. Он был ранен в голову иногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых иносильщиков.

— Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самогокороля забрали! — блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокругсебя, кричал солдат. — Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец тымой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…

Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика,блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но развене все равно теперь, — подумал он. — А что будет там и что такое было здесь?Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чегоя не понимал и не понимаю».

Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленныминебольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем(чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднялголову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотелотдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, онвздохнул и опустил глаза.

— Ну, сейчас, — сказал он на слова фельдшера, указывавшегоему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.

В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.

— Видно, и на том свете господам одним жить, — проговорилодин.

Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийсястол, с которого фельдшер споласкивал что-то. Князь Андрей не мог разобрать вотдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон,мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокругсебя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленногочеловеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, какнесколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же телонаполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, тасамая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как быпредсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.

В палатке было три стола. Два были заняты, на третийположили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольноувидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин,вероятно, казак — по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его.Доктор в очках что-то резал в его коричневой, мускулистой спине.

— Ух, ух, ух!.. — как будто хрюкал татарин, и вдруг, поднявкверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начиналрваться, дергаться и визжать пронзительно-звенящим, протяжным визгом. На другомстоле, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полныйчеловек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головыпоказались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеровнавалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная ногабыстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человекэтот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча — один был бледен идрожал — что-то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись статарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел ккнязю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.

— Раздеть! Что стоите? — крикнул он сердито на фельдшеров.

Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когдафельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал снего платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул.Потом он сделал знак кому-то. И мучительная боль внутри живота заставила князяАндрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты,клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как толькокнязь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губыи поспешно отошел.