Принимая все более и более мелкие единицы движения, мытолько приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Толькодопустив бесконечно-малую величину и восходящую от нее прогрессию до однойдесятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решениявопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться сбесконечно-малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения даеттеперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.

Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, прирассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, то естьтакие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютнаянепрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую умчеловеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движенияотдельные единицы движения.

В отыскании законов исторического движения происходитсовершенно то же.

Движение человечества, вытекая из бесчисленного количествалюдских произволов, совершается непрерывно.

Постижение законов этого движения есть цель истории. Но длятого, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволовлюдей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый приемистории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий,рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть началаникакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второйприем состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя,полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людскихникогда не выражается в деятельности одного исторического лица.

Историческая наука в движении своем постоянно принимает всеменьшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизитьсяк истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, чтодопущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого-нибудь явленияи допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одногоисторического лица, ложны сами в себе.

Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики,распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, чтокритика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу;на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегдапроизвольна.

Только допустив бесконечно-малую единицу для наблюдения —дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусстваинтегрировать (брать суммы этих бесконечно-малых), мы можем надеяться напостигновение законов истории.

Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляютнеобыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия,стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого,торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется ипредставляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потомослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? —спрашивает ум человеческий.

Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речинескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния иречи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторыхсочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц надругие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.

Но ум человеческий не только отказывается верить в этообъяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что приэтом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Суммалюдских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этихпроизволов терпела их и уничтожила.

«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели;всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», —говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были ивойны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели былипричинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельностиодного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелкаподошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но изтого, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинаетсяблаговест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причинадвижения колоколов.

Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звуксвиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею правазаключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.

Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер,потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дуетхолодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертываньедуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том,что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, чтосила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий,которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как быподробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, яне узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого ядолжен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движенияпара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже былисделаны.

Для изучения законов истории мы должны изменить совершеннопредмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучатьоднородные, бесконечно-малые элементы, которые руководят массами. Никто неможет сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законовистории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловленияисторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одноймиллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деянийразличных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений послучаю этих деяний.

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русскоевойско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленскадо Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силойстремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительностиего, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающеготела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебнойстраны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдатнаполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силестремительности.