Советская внешняя политика вырывалась в авангард решения проблемы, о котором грезили миллиарды людей. Это решение – предложенный левыми социалистами на Циммервальдской конференции 1915 г. демократический мир без аннексий и контрибуций – шанс на немедленное прекращение кошмара мировой войны. Этот шанс был возможен постольку, поскольку инициаторы мира демонстрировали отсутствие национального эгоизма. В противном случае на место силы права снова заступало право силы. Ради этого шанса можно было рискнуть Эстонией. Но не Петроградом. Что касается Украины, то она проходила у большевиков по разряду внутренних проблем.

Какова была альтернатива этой политике, что могли бы предложить «контрпартнерам» профессиональные российские дипломаты в ноябре 1917 г., если бы знали, что страна не может продолжить войну фронтов? Альтернатива была очевидной и лишенной нюансов – немедленное кулуарное заключение мира на немецких условиях, компрометирующее новый режим куда сильнее, чем мир, заключенный в марте 1918 г. после открытых обсуждений и потому получивший (хотя и с огромным трудом) поддержку части общества. Заключение подобного мира Германией в 1919 г. методами профессиональной дипломатии не спасло правительство от клейма «предателей нации». Тот же Версальский опыт Германии также подтверждает неторопливость профессиональной дипломатии. А фактор времени здесь был решающим. Альтернативой революционной дипломатии Троцкого могла быть столь же революционная дипломатия правых большевиков – в смысле решительной капитуляции, немедленного заключения мира на германских условиях уже в первой половине декабря 1917 г. Но внутриполитические последствия такого шага могли быть столь катастрофическими, а возможный успех большой европейской игры был столь вероятен, что большинство ЦК большевиков просто не могло на это пойти. Возможно, решение было бы иным, если бы можно заранее просчитать масштабы украинской угрозы.

Украинская Центральная рада первоначально не считалась враждебным фактором, как «Южная Вандея», как называли движение Каледина, или тем направлением, через которое немцы могли угрожать Петрограду – ключевому пункту с точки зрения сохранения власти Совнаркома. Это определялось петроградским «углом зрения», который объективно искажал стратегическую расстановку сил. Но именно этот угол зрения наилучшим образом соответствовал задаче оценки общеевропейской ситуации, заключения европейского мира.

Перед правительством большевиков стояла нелегкая задача. С одной стороны, состояние армии было таким, что следовало немедленно заключать мир даже на невыгодных условиях. С другой стороны, большевики претендовали на роль авангарда мирового революционного движения, и капитуляция перед германским империализмом могла самым катастрофическим образом подорвать репутацию коммунистического проекта. В этой ситуации большевистское руководство нашло, как казалось, не самый плохой выход: затягивать переговоры в надежде на углубление кризиса Германии и Австро-Венгрии, используя Брест как трибуну революционно-миротворческой агитации.

* * *

Внешнеполитический аспект самоопределения Украины на этом этапе заключался в том, привлекать ли Раду к переговорам в Бресте. Центральная рада вступила в брестскую игру уже во время переговоров о перемирии – 23 ноября (6 декабря) С. Петлюра заявил о выходе Юго-Западного и Румынского фронтов из подчинения российскому командованию и превращении их в Украинский фронт. Реальных сил для обеспечения данного решения у Центральной рады не было, но парализовать снабжение этих фронтов Рада вполне могла. Так что у Советского правительства было только два пути – или договариваться с Радой, или уничтожить либо кардинально преобразовать ее. Пока не было возможности решить проблему силой, приходилось договариваться.

25 ноября (8 декабря) «Известия ЦИК» сообщили, что Советская власть готова удовлетворить желание Рады включить представителей Украины в состав мирной делегации. Это была точка невозврата, после которой вовлечение Рады в процесс переговоров стало неизбежным. Можно ли было предотвратить это решение? Центральная рада настаивала, что мирный договор может заключить только правительство, признанное всей Россией. То есть документ, подписанный Совнаркомом России, Радой признан не будет. Втягивать Раду в переговоры – единственная возможность получить признание мира с ее стороны.

Большевики, конечно, могли бы отказать Раде в участии, но это никак не спасало от начала сепаратных переговоров представителей Центральной рады и Центрального блока. Ведь Рада не была связана договором, заключенным большевиками.

Не пуская украинцев на Брестские переговоры, большевики проигрывали бы сразу по множеству позиций: проявляли бы себя как великодержавные шовинисты, нарушающие права Украины (это чревато ослаблением позиций в политической борьбе за Украину), брали бы на себя всю полноту ответственности за возможное заключение непопулярного мира и при этом заранее позволяли Украине и другим частям страны не признавать его; получали бы в тылу фронта силу, которая может открыто дезорганизовывать его, не будучи связанной никакими обязательствами.

Собственно, совокупность этих факторов оставляла перед большевиками очень узкий коридор возможностей: либо играть на опережение, втягивая УНР в дело переговоров, надеясь связать украинцев общей ответственностью, либо попытаться задержать момент вступления УНР в переговорный процесс, хотя она могла сделать это самостоятельно позднее. «Оттирание» Рады от Брестских переговоров было целесообразно только в одном случае – готовности как можно скорее заключить мир на немецких условиях. Но, как мы видели, большевики не были готовы просто капитулировать.

28 ноября (11 декабря) Центральная рада назначила своих наблюдателей на переговоры о перемирии. Прибыв в Брест 3(16) декабря, на следующий день после подписания перемирия, представители Рады прояснили позицию УНР: Украина не признает право большевиков на заключение мирного договора от имени всей России. Для представителей Четверного союза это был сюрприз, они боялись вмешательства в переговоры еще одного неизвестного субъекта, рассчитывая, что большевики быстро согласятся на мир на немецких условиях. Как будет вести себя Рада? Соответственно, они обусловили признание Украины получением документов нового государства. Немцы резонно отметили, что «Германия знает о провозглашении Украинской народной республики, но официального уведомления об этом она не имела, и поэтому она была обязана признавать представителей Совета народных комиссаров представителями России». Если официальное уведомление будет получено, то германская сторона не будет договариваться с представителями Совнаркома об украинских делах.[681] Таким образом, теперь участие Рады в переговорах зависело от Четверного союза. Поскольку вовлечение Рады было им выгодно, оно было неизбежно. Первоначально немцы обусловили признание правительства Украины соответствующим решением Советского правительства, но, разобравшись в отношениях Совнаркома и Рады, уже не считались с советскими возражениями.

С правовой точки зрения претензия Рады на самостоятельное участие в Брестских переговорах, но без провозглашения независимости была по-своему логична. Центральная рада настаивала: «Мир от имени всей России может быть заключен только тем правительством (правительством притом федеральным), которое будет признано всеми республиками всех областей России» либо их «объединенным представительством».[682] Раз легитимное правительство всей России до Учредительного собрания не возникло, Рада имела право считать Совнарком в Петрограде лишь одной из властей, возникших на территории России. А значит, у Рады столько же прав участвовать в переговорах, сколько у Совнаркома.