Одним из важнейших достижений большевиков 1917 г. стало быстрое заключение перемирия с Германией и ее союзниками.

11 ноября Совнарком обратился через голову неподконтрольной ему Ставки к полковым, дивизионным и армейским комитетам с обращением: «Солдаты, продолжайте вашу борьбу за немедленное перемирие. Выбирайте ваших делегатов для переговоров».[677] 13 ноября к немцам были отправлены парламентеры. Эта «солдатская дипломатия» подчеркивала беспрецедентный демократизм большевиков и ускоряла заключение перемирия. 27 ноября – 4 декабря были заключены соглашения о перемирии на фронтах с Германией и Австро-Венгрией.

20 ноября (3 декабря) советская делегация во главе с А. Иоффе прибыла в Брест-Литовск и выдвинула условия перемирия, включая очищение Моонзунда и запрет на переброску войск с Восточного фронта на время переговоров о мире. Россия вела себя как победитель, но Германия не собиралась уступать уже завоеванные территории. Заключение перемирия пришлось отложить. Выдвинув завышенные требования, советская дипломатия затем «уступила» Моонзунд, но добилась главного – запрета переброски войск. 2 (15) декабря было заключено перемирие между Россией с одной стороны и Германией и ее союзниками – с другой. Его особенностью стало положение, разрешавшее организованное общение между солдатами, то есть по существу – большевистскую агитацию немецких войск. Это был своего рода анонс поведения большевиков на переговорах о мире, которые станут для них трибуной агитации за свои принципы международной политики.

Казалось бы, в страну пришел мир. Солдаты теперь воспринимали свое пребывание на фронте, выражаясь современным словом, как «дембельское». В тылу началось сворачивание военного производства. Россия не хотела больше воевать и надеялась, что такие же настроения царят и с другой стороны фронта. Но там все еще царил кайзер. Большевики рассчитывали, что пока будут идти переговоры, социальная ситуация в Германии и Австро-Венгрии продолжит обостряться и вызовет революцию или хотя бы волнения. Это заставит партнеров согласиться на мир вничью.

Распропагандировав свою армию, большевики надеялись сделать то же самое и с немецкой. Обсуждая ведение листовочной пропаганды, адресованной немецким солдатам и призывавшей их к революции, Ленин говорил: «Немецким солдатам нужно прежде всего объяснить, что произошло в России, в чьих интересах был совершен октябрьский переворот, объяснить, что только после переворота крестьяне получили землю, а рабочие – возможность контролировать производство, и что только октябрьский переворот дал возможность русским солдатам вернуться домой, прекратить войну, в которой не заинтересован ни русский народ, ни немецкие трудящиеся.

Изложение всего этого – лучшая пропаганда, а выводы немецкие солдаты должны сделать сами, подталкивать их не нужно, “никто не любит, когда его подталкивают”».[678] В этих словах слушавший их юный революционер В. Солский видел мудрость опытного пропагандиста. Но Ленин, вероятно, имел еще один мотив сдерживать разжигателей германской революции – листовки с прямыми революционными призывами могли затруднить дальнейший диалог с партнерами по мирным переговорам.

Здесь следовало соблюдать осторожность.

Брестский мир вошел в историю как тяжелое поражение Советского государства. Это поражение советского проекта, который уже через несколько лет продемонстрировал свою живучесть и свое могущество. Неудивительно, что споры о Брестском мире отягощены идеологической составляющей, неотделимой от нашего отношения к большевизму и его течениям. Однако поведение участников данной политической драмы требует анализа в том месте и времени, в котором оно совершалось. И ключевыми местами в этом времени были не столько Брест, сколько Петроград и Киев.

Если рассматривать развитие событий день за днем, мы обнаружим, что Петроград долгое время не придавал значения Киеву. В центре Брестских переговоров и политических дискуссий, связанных с ними, находились территории, оккупированные Германией в Прибалтике, стратегически куда менее важные для России в целом, чем обширное пространство от Одессы до Донбасса, оказавшееся под угрозой после заключения соглашения Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Османская империя и Болгария) и Центральной рады УНР 27 января (9 февраля). Затягивая переговоры в ожидании мировой революции, Ленин и Троцкий думали о Германии, Австро-Венгрии и Прибалтике, в то время как решающую роль играла Украина. Это хлеб, черноморские порты, ресурсы Донбасса. Недооценка роли Украины при выработке большевистской политики на Брестских переговорах до середины января – проблема, требующая объяснения.

Поведение большевистских лидеров уязвимо для критики, тем более что мы уже знаем последствия их действий. Задним умом все сильны. Если советская историография могла защищать более мудрую позицию Ленина, оттеняя авантюризм Троцкого, то теперь в провале внешней поли тики обвиняются все большевики. Обвинительные версии предлагаются в широком спектре – от шпионажа в пользу Германии до предательства революционных идеалов (оба обвинения могут соседствовать и в одной работе).[679] Свою толику «яда» добавляют сторонники традиционной дипломатии, укоряющие большевистских дипломатов в дилетантизме, подмене «дипломатических методов бесполезными идеологическими атаками на контрпартнеров».[680] Хотя совсем не очевидно, что традиционная профессиональная дипломатия в этих условиях действовала бы удачнее, ведь именно она стала проводником катастрофы 1914 года.

Однако вся эта критика не объясняет, почему для большевиков Прибалтика была важнее Украины в ноябре 1917 г. – январе 1918 г. Ради Прибалтики можно было вести рискованную игру затягивания переговоров в ожидании мировой революции, игру, которая в итоге привела к оккупации Украины, что вызвало тяжелейшие последствия для Советской республики.

При решении этой проблемы необходимо учитывать различие политических углов зрения, нередко проявлявшееся в российской истории после возникновения Петербурга. Из северной столицы ситуация видится не так, как из Москвы. Из Москвы варианты стратегической угрозы от Прибалтики и через Украину равноправны по важности. Если же центр вашей политической вселенной – северная столица, то балтийский регион, ситуация в Германии оказываются куда важнее, а потеря Питера – это «конец игры».

Затягивание большевиками переговоров в этой ситуации оказалось тяжелой ошибкой, но ошибкой вполне объяснимой. Если бы не фактор Украины, курс на затягивание переговоров был бы беспроигрышной игрой (которой он затем и представлялся в советской историографии). Советская Россия позиционировалась как носительница благородных принципов мира, что было важно с точки зрения и реноме нового режима, и стратегии «мировой революции», то есть для начала – революции в Германии.