Ему нравилось мучить меня, давать невыносимо трудные задания и заставлять заниматься ими часами. Подобное длилось уже несколько дней во время того срыва. Я лишь помню, что к вечеру был совершенно вымотан. Я был таким слабым. Тем вечером он оставил нас одних. Ушел из дома и не вернулся к тому времени, как мы легли спать. Знаю, что мы поужинали. Или мне так кажется. Не знаю. Не помню эту часть.

– Все нормально.

– Было поздно. Где-то явно после полуночи. Он выдернул меня из кровати. Схватил за шею и потащил вниз по лестнице. Что-то случилось, галерея Нью-Йорка отменила сделку. Они заказали кучу деталей и… Он говорил какую-то бессмыслицу. В доме было темно, и он постоянно ударял меня о стены и мебель, пока тащил вниз. Следующее, что я помню, как оказался головой в унитазе. Под водой. Он удерживал меня, а мне не хватало сил, чтобы сопротивляться. А потом он на секунду поднял меня, сообщив, что это из-за нас у него не получается творить, мы высасываем его фантазию. Он снова заставит нас переехать. Новое место должно помочь. Моя голова опять опустилась под воду. Снова и снова. Сначала я думал, что он быстро успокоится и оставит меня в покое. Я не мог дышать, но был уверен, что он остановится и я смогу вернуться в кровать. Все, чего мне хотелось, это вернуться в свою комнату.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы Крис дышал вместе со мной. Он так и делает.

– Но он не останавливался. Продолжал и продолжал. Я верил в будущее и в возможность побега, но чем дольше это продолжалось, тем больше угасала вера. Я начал сопротивляться, но у меня не осталось никаких сил. А потом он еще сильнее вжал меня в унитаз, и я понял, что он больше не собирался отпускать меня. Я умру. Я был… очень уверен в этом. Я умру, и все закончится. Я даже не считал, что отец собирался так поступить со мной. Думаю, это было случайно. Он же не хотел, чтобы на его руках была кровь ребенка, верно? Это не предполагалось. Он просто совершенно слетел с катушек.

А потом я услышал этот странный звук. Пусть я задыхался и умирал, я все равно его услышал. Внезапно меня отпустили, но потребовалась секунда, чтобы я смог поднять голову. А потом понял, что это был за звук. Издал сигнал его чертов волонтерский пейджер. Это всегда было самым главным. Поэтому, прочитав сообщение, он бросил меня и уехал.

Я кашлял и пытался отдышаться. Мне просто хотелось вернуться в постель, поэтому я выбрался из ванной к лестнице. Потянулся к перилам и спустился на пять или шесть ступеней. А потом у меня сильно закружилась голова. Ноги отказывались держать меня. Я все еще не мог дышать.

Я снова глубоко вдыхаю, напоминая ему, что сейчас у него вдоволь кислорода.

– Конечно, не мог. Никто бы не мог.

Он продолжает говорить шепотом, так тихо, что мне приходится напрягать слух. Словно маленький ребенок, который рассказывает секрет.

– Я начал падать с лестницы. Старался держаться прямо, но запутался в ногах… Поэтому когда упал на пол, то сильно ударился спиной. Я ничего не видел, потерял равновесие. Я был так дезориентирован. Вот тогда-то я и врезался в стеклянную витрину. Это была огромная, от пола до потолка, штука, которую отец поставил, чтобы хранить вещи моей мамы. Китайский фарфор и такие маленькие стеклянные фигурки животных, которые она очень любила. Вот на что я упал, и все рассыпалось вокруг меня на осколки.

Должно быть, грохот стоял адский, потому что Сабин проснулся, а ты знаешь, что его и пушкой не разбудить. Наверное, я отключился на несколько минут, не больше. Когда очнулся, свет был включен, а он рыдал и вытаскивал меня из осколков. Я продолжал повторять, что со мной все хорошо. Но я не видел, сколько вокруг меня крови. Сабин отвел меня наверх в нашу ванную и полчаса вытаскивал из меня стекла. Когда я упал, то, должно быть… распорол себе спину. О стекло или металлические полки. Не знаю. Сабин хотел отвезти меня в отделение неотложной помощи, но я ему не позволил. Потому что, знаешь, что самое безумное? В случившемся было и кое-что хорошее. Правда, очень хорошее. Я знал, что все закончилось. Это больше не повторится. Мой отец не захочет попасться, а шанс теперь был слишком велик. Все слишком далеко зашло. Стало слишком… очевидным. Внезапно я перестал бояться.

Сабин остановил кровь, зажав рану, как я ему сказал. Он перевязал меня при помощи кучи марли и скотча. И мы оставили стекло и кровь на полу, чтобы отец сам все убрал. В ту ночь Сабин остался в моей комнате. Он не спал и сидел под дверью, на всякий случай. Но я знал, что все кончено, и знал, что делать.

За неделю до этого узнал, что, когда мне исполнится двадцать один год, я буду управлять большей частью имущества моей матери, включая дом. Мне не нравится думать, что она знала, какой наш отец, но… по ее завещанию все переходило нам. Так что, возможно, она действительно знала, и именно поэтому оставила меня за главного. Вот я и пригрозил ему. Если он будет держаться подальше от моей семьи – моей семьи, – то я позволю ему сохранить этот чертов роскошный дом, который он так любил. Он мог бы продолжать работать, оставаться чертовым местным героем, сохранить свой имидж, который так ценил. Но он больше никогда не посмеет прикоснуться к нам, иначе я лишу его всего. Абсолютно всего.

В ту ночь, после того как Сабин залатал меня, я попросил его оставить записку поверх окровавленного разбитого стекла. В ней говорилось: «Больше никогда. Иначе останешься без всего». Когда мы проснулись на следующий день, все уже было убрано. Разумеется, отец ни слова не сказал об этом происшествии. Но все дерьмо прекратилось. Он не захотел потерять ни этот дом, ни студию в нем, ни деньги моей матери.

После школы я проучился два года в близлежащем колледже, а Сабин свой первый курс. Мы не хотели рисковать и оставлять двойняшек с отцом наедине. А потом мы все вместе отправились в колледж Мэттьюс. В общем, в ту ночь отец пытался меня убить. И он бы сделал это. Я бы умер, не просигналь тот пейджер. Так что нет никакого Бога, никакого божественного вмешательства. Просто сообщение, которое пришло в самую нужную минуту.

Крис крепко держится за меня, все еще избегая взгляда.

– Теперь ты знаешь. Теперь ты видишь, как непоправимо я сломлен. Может быть, я и выжил, но слишком испорчен для тебя. Я не тот, кем ты меня считаешь, и не тот, кого ты заслуживаешь.

Прежде чем я успеваю возразить, он целует меня. И чем дольше длится поцелуй, тем больше я понимаю, что это его попытка сказать «прощай» мне и нам. В конце концов, он отстраняется.

– Я боялся, что это произойдет. Быть с тобой? Все возвращается в точности, как ты говорила. И становится лишь хуже. Нет, не смотри так на меня, Блайт. Это совсем не похоже на то, что пережила ты. Я говорил тебе не сражаться с прошлым, а впустить его в твою жизнь, потому что ты можешь с этим справиться. Но здесь совсем другое. Теперь я вижу, что мы никогда не сможем этого избежать. Раньше было лучше, я мог прятаться и смотреть лишь в будущее. Мы не можем притворяться, что ты не знаешь правду, и не можем делать вид, что у нас все в порядке. Я хотел бы быть кем-то другим, но так получилось, что произошедшее неразрывно связано с тем, кто я есть. Кем я всегда буду. Это сделало меня тем человеком, которого ты думаешь, что любишь. И ты любишь меня. Либо благодаря этому, либо вопреки. И то, и другое невыносимо.