Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так тебе прямо все и побежали за сопляком следить, – фыркнула Вера Ивановна.
– Но предупредить надо.
– Надо.
Сказано – сделано. Быстро выпив по чашке крепкого чаю, мужчины потребовали адрес парня, который у нее был записан в заметках по делу, и ушли, оставив Веру Ивановну в легком недоумении.
Ей тоже хотелось с ними, но Валентин сказал, что это дело мужское.
– Ладно, займусь женским, – хмыкнула она и принялась мыть посуду и готовить обед на завтра. Любопытство снедало ее, так что Вера Ивановна едва не сожгла заправку для супа.
У нее был один секрет, благодаря которому удавалось жалкий борщ из одной свеклы выдавать за наваристый мясной бульон, и заключался он в том, чтобы все готовить в одной кастрюле. Сначала пожарить на постном масле все овощи с томатной пастой, а потом залить кипятком, и готово. И никто не догадается, что мяса нет.
Но сегодня она так задумалась, что чуть не упустила момент добавления воды.
«Я плохая мать, – вздохнула Вера Ивановна, – должна грустить и тосковать по Тане, а я живу на всю катушку, будто мне двадцать лет! Разве имею я право веселиться, когда дочка уехала? Ну, если Таня там так же счастлива, как я тут, то оно, наверное, и неплохо».
– Ну как? – накинулась она на Валентина, даже не дав ему переступить порог дома.
– Ты не поверишь! – фыркнул он. – Все расскажу, но сначала чаю.
Оказалось, парнишка вовсе не страдал и не стыдился своего вранья, а, напротив, был убежден, что выполнил великую миссию – позволил честным следователям изобличить подлого преступника, скрывающегося под личиной крупного комсомольского работника.
Честный следователь Ижевский был мужем его двоюродной сестры Насти и попросил парня о помощи в удачную минуту: он надеялся на характеристику-рекомендацию в вуз от комитета комсомола школы, но пролетел, поэтому не испытывал теплых чувств ни к ВЛКСМ в целом, ни к отдельным его представителям.
«Совсем уже с ума все посходили с этой идеологией, – вздохнула Вера Ивановна, – одни навязывают, другие отторгают, сплошная борьба и напряжение, и никакого здравого смысла. Эти-то придурки понятно, у них работа такая – мозги засирать народу, но мы тоже хороши. Так активно сопротивляемся, что не в силах сесть и спокойно поразмыслить. У парнишки уже стойкий стереотип – раз идеологический работник, значит, сволочь. И я, адвокат, например, не защищаю, а отмазываю. И суд не оправдывает, а помогает уклониться от ответственности. И тут парень, такой борец с системой весь из себя в белом пальто. Отважно лжет, смело возводит напраслину, ну а че? Они нам врут, а мы не можем? Они ради благой цели, и мы тоже ради благой. Симметричный ответ».
В общем, парнишка не испытывал ни малейших угрызений совести, и даже когда его попросили исчезнуть на время суда, тоже не заподозрил нечистой игры. Его прятали не из страха, что вранье раскроется на перекрестном допросе, а просто опасались дискредитировать важную улику. Так лучше для дела. В итоге бедняга отбыл в Будогощь, чувствуя себя геройским подпольщиком на пике революционной борьбы.
Валентин и Лестовский успели оба охрипнуть, прежде чем заставили парня хотя бы чуть-чуть испугаться за собственную жизнь. В то, что Еремеев не убийца, он так и не поверил.
– Убедили этого малолетнего диссидента не ходить одному по улицам и сразу звонить нам, если вдруг родственник пригласит его на прогулку в какой-нибудь лесок, – сказал Валентин, – а дальше пусть сам. Свою голову не приставишь.
* * *
Как только Ирина с Егором вошли в квартиру, ожил телефон.
– Да, любимый! – воскликнула Ирина, уверенная, что это Кирилл.
Но в трубке раздался Севин хохот:
– Приятно слышать, только это не любимый, а жалкий ничтожный опер и отец троих детей.
– Тогда дорогой.
– В общем, кое-что я тут нарыл. Только это тема деликатная… Целый день сомневался, думал, может, и не стоит дергать тигра за усы.
– Что ты узнал? – у Ирины не хватило терпения на вежливые реверансы.
– Не по телефону.
– Приезжай.
– Интересная ты! Меня Анька не отпустит.
– Скажи ей, что это чтобы отомстить Ижевскому.
– Ладно.
Через минуту Сева перезвонил и сказал, что едет.
Ирина покормила Егора гречневой кашей с сосиской, а для Севы поставила горячие бутерброды. Новаторское блюдо, а главное, не сытное, после такого угощения он с удовольствием поужинает дома. Потому что, когда муж у другой женщины просто сидит, это еще ничего, а когда он у нее ест – это уже обидно. Ирине же ни за что не хотелось ссориться с Анькой, они ведь только возобновили дружбу.
И отлично, что у нее в доме нет ни капли спиртного.
– А где хозяин? – первым делом спросил Сева.
– В Мурманске.
– Не выковал еще народное счастье?
– Кует.
– А ты мужиков завлекаешь, значит?
– Завлекаю. Сев, хорош ерничать. Давай к делу.
Он поморщился:
– Да тут такое дело, что боязно начинать.
– Начал уже. Давай.
– Короче, первым делом я потряс судмедэксперта, который выезжал на тот труп, и он мне сказал, что клясться, конечно, не станет, но на бутылку хорошего коньяка с удовольствием поспорит, что парень был из той серии, которую потом вскрыл Ижевский. Эксперт неплохо запомнил тот эпизод, потому что работал над диссертацией по удушениям и хотел, чтобы труп расписали ему, но вдруг отдали Старцевой, а она написала, что это падение с высоты собственного роста.
– Странно.
Ирина проводила гостя на кухню и включила духовку, где стояли бутерброды. Рецепт блюда привезла сестра, бывшая в командировке в ГДР и перенявшая это изобретение экономных хозяек. Старый батон, колбаса по два двадцать, заветрившийся сыр, безвкусные тепличные помидоры – все это в отдельности отрава, но соединенное вместе и прошедшее горнило духовки превращается в изысканное угощение.
– Действительно странно, – повторила она, – но с другой стороны, у всех отлегло, когда смерть признали некриминальной. Это ж сколько работы сразу долой.
– Ну а то! Не нашлось дураков орать: «Старцева, ты ошиблась! Пересмотри!» Наоборот, все были очень рады, кроме эксперта, который проявил себя паникером, увидевшим преступление там, где его нет. Но я не остановился на достигнутом, а осторожненько прощупал оперов, которые вместе со мной работали по делу, и один из них вспомнил интересную деталь: неподалеку от пустыря, где обнаружили тело, находится большой родильный дом, и на проходной там сидит вахтер. Работа у него, как ты понимаешь, не особенно напряженная, основные трудовые обязанности – глазеть по сторонам, так вот он в вечер убийства заметил машину, которая ехала в направлении пустыря, и глубоко задумался, какая у водителя могла там быть цель в такое темное время. И запомнил номер тридцать семь – ноль ноль, поскольку это оптимальный вес для их продукции, то есть для новорожденных.