– Э-э-э… нет. Мы… мы с ним больше не общаемся. Кажется, я говорил об этом судье Байерсу.

– Я понимаю. Но вы наверняка можете сообщить о нем дополнительные сведения. К примеру, в какое время он поступил в колледж? Или, может быть, название школы, в которой он работает тренером? Имена кого-то из родственников, которые знают, где его можно найти? Уверяю вас, что эти сведения не станут достоянием широкой публики. Я не ищу повода привлечь к себе внимание телевизионщиков. Мне лишь хочется убедиться, что мистер Блум существует на самом деле, и проверить факты его биографии, о которых шла речь в вашем разговоре с судьей Байерсом.

Я сидел, сжимая телефонную трубку, и лихорадочно пытался придумать что-нибудь, что не принесло бы мне еще больших неприятностей. Но не мог. Любую ложь, которая сейчас придет мне в голову, можно будет без труда опровергнуть. Кизи с его хваткой всерьез занялся этим делом. К тому же в голове царила пустота, не позволявшая придумать что-нибудь стоящее.

– Вы молчите, поскольку Кита Блума не существует, не так ли? – спросил Кизи.

Я ничего не ответил. Если сказать ему правду, меня наверняка отстранят от дела Пальграффа и уже сегодня отдадут его другому судье. Таким образом, передо мной стоял выбор между дочерью и работой, хотя в действительности назвать это выбором было нельзя.

Повисла пауза, которую я не мог заполнить. В сложившейся ситуации слова лишь усугубят мое положение.

– Судья Сэмпсон, насколько я понимаю, у меня есть два варианта, – в конце концов сказал он, – либо вы пишете заявление об отставке и спокойно уходите, либо я инициирую в отношении вас процедуру принудительного отстранения от должности.

– Я… Могу я пару дней подумать? Дайте мне время до понедельника.

– Сожалею, судья, но в подобных обстоятельствах я не могу позволить вам заниматься делом «АпотеГен». Я не могу рисковать доверием общества к федеральной судебной системе. Если решите подать в отставку, что я вам настоятельно рекомендую, сделать это надо будет до слушаний по делу «АпотеГен».

– Я не могу на это пойти.

– Ну что же, в таком случае ставлю вас в известность, что я сейчас же свяжусь с судьей Байерсом и передам ему содержимое нашего с вами разговора. Я попрошу его в срочном порядке созвать Судейский совет округа. Решение по этому вопросу принимать, конечно, будет он, но лично я посоветую ему сделать все возможное, чтобы вы немедленно были лишены права проводить судебные разбирательства.

– Пожалуйста, не делайте этого, – попросил я тихой, жалобной скороговоркой.

– Прошу прощения?

– Не делайте этого. Пожалуйста. Не дайте судье Байерсу отстранить меня от должности.

– Я вас не понимаю.

– У меня нет возможности вам все объяснить, конгрессмен, но мне нужно продолжать вести дела. Для меня это… чрезвычайной важно.

Мой голос дрогнул. Я уверен, что в ушах Кизи он прозвучал точно так же, как и в моих: жалко.

Но жалости я, очевидно, не заслуживал.

– Извините, судья Сэмпсон, – наконец ответил он, – но вы не оставляете мне выбора.

Я положил трубку. Говорить было уже не о чем. С этого момента все, что бы я ни сказал, будет неизбежно оборачиваться против меня.

Чтобы представить дальнейшее развитие событий, особенной силы воображения не требовалось. Нил Кизи сообщит Джебу Байерсу, что я ему солгал и, если говорить прямо, выставил его дураком. И главный судья, по вполне понятным причинам придя в бешенство, будет действовать быстро.

Судейский совет Четвертого округа на паритетных началах состоял из судей окружных и апелляционных судов. Чтобы устроить с ними селекторное совещание, понадобится как минимум пару часов. Но Байерс вполне сможет сделать это не позднее вечера четверга.

Одно было ясно: стены клетки сдавливали меня со всех сторон. Если ничего не предпринимать, меня отстранят от дела «АпотеГен», что приведет к катастрофе. Однако скажи я Байерсу или Кизи правду, судьба Эммы оказалась бы в руках агентов ФБР, которые понятия не имеют, с чего начинать поиски, – и будет чудом, если им удастся найти ее до того, как похитителям станет известно о моей отставке.

Ситуация выглядела безнадежной. Выхода не было.

Мне хотелось бежать: забыть, что я судья, вынужденный слушать громкие дела; муж, у которого заболела раком жена; и отец, который не знает, где его дочь.

Я так и сделал бы. Если бы чувствовал, что у меня есть выбор. Но правда была в том, что, несмотря на слова Кизи, выбора мне никто не предоставил. Как только ты стал родителем, права бежать у тебя больше нет.

Поэтому я продолжал сидеть, неподвижно глядя, как секундная стрелка часов на противоположной стене кабинета наворачивает круги по циферблату. До тех пор, пока не пришел в себя и не вспомнил, что каждое мгновение все больше приближает мою семью к трагедии. С этим надо было что-то делать.

Я еще не составил никакого плана и даже не знал, что скажу, но мои пальцы уже начали набирать номер единственного человека, который располагал достаточной властью, финансовым ресурсом и связями, чтобы вытащить меня из беды.

Блейк Франклин, вполне возможно, мне не ответит – в прошлый раз я обвинил его в том, что он продался Барнаби Робертсу, – однако других вариантов у меня не было.

Но после четвертого гудка, когда я уже было решил, что мой звонок будет перенаправлен на голосовую почту, раздался голос Блейка.

– Алло, – сказал он, кажется немного запыхавшись.

– Здравствуй, Блейк. Это Скотт.

– Я понял. Не клади трубку.

Я не положил. Хотя он прижал трубку к груди, через микрофон до моего слуха доносились какие-то странные звуки – кто-то пронзительно скулил, может быть, человек, а может, животное.

Потом звуки – кто бы их ни издавал – стихли.

– Извини, – сказал Блейк, – я сейчас в этом гребаном приюте для животных. Руководитель моей кампании думает, что здесь можно снять хорошие кадры. Я сказал ему, что, если подхвачу блох, будет искать себе новую работу. Ладно, что там у тебя? Звонишь спросить, не целуюсь ли я с Барнаби Робертсом на заднем сиденье? Могу тебя заверить – он не в моем вкусе.

– Нет. Да, кстати, я хочу извиниться, что…

– Не бери в голову. Ты наговорил лишнего, у тебя стресс из-за крупного дела и этого болвана Джейкобса. У меня тоже стресс, избирательная кампания. Ты высказал несколько справедливых предположений, а я, вместо того чтобы выдохнуть и разрядить обстановку, только набычился. И раз теперь адвокат истца от тебя отстал, то это просто много шума из ничего. Забудем об этом.

Классический компромисс Блейка Франклина: если ты забудешь, то и я забуду. Обдуманная уступка, которых в столице нашей родины наблюдается все меньше и меньше. Я был просто счастлив ее принять.

– С удовольствием, – сказал я, – и спасибо за…