– Дело вкуса, – пожал плечами Мельников. –По-моему, визит к человеку моего положения парочки городовых и прогулка поулицам в их сопровождении – это уже насилие. Боюсь, придется…

– Бога ради! – поморщился Бестужев. – Я васумоляю, не будем касаться этих аспектов. Разумеется, вы будете жаловатьсягубернатору, полицмейстеру, председателю Совета министров Петру АркадьевичуСтолыпину… Кому еще, господу богу? Или наместникам его на земле? Оставим это,Георгий Владиславович. Жалуйтесь, коли придет охота…

– Извольте объяснить мое задержание.

– Здесь написана про вас масса интереснейшихвещей, – сказал Бестужев, подняв бумагу за уголок. – Причастность кнелегальной деятельности РСДРП и ее боевых отрядов, экспроприации, контрабандаоружия…

– Причастность или подозрения в таковой? –усмехнулся Мельников. – Согласитесь, меж этими двумя понятиями – дистанцияогромного размера, выражаясь словами классика… Вы согласны?

– Возможно, – пожал плечами Бестужев.

– В таком случае, ротмистр, повторяю – я вынужденпотребовать объяснений. Здесь, в Шантарске, я занимаю не столь уж маловажныйпост в губернской администрации, и круг моих забот не оставляет свободноговремени. Извольте изложить основания, по которым я вынужден сидеть здесь и всеэто выслушивать. Я причастен к некоей нелегальной политической деятельности?

– По моему убеждению, в данный момент – нет, –сказал Бестужев.

– Я проживаю под чужой фамилией?

– Нет, под своей.

– Быть может, по чужому паспорту?

– Паспорт ваш сомнений не вызывает, – столь жеспокойно признал Бестужев.

– Так в чем же дело? Скажу вам откровенно, ротмистр, вранней молодости я и в самом деле, гм, был некоторым образом причастен кразного рода нелегальщине – о, разумеется, я имею в виду не ваши мифическиеэкспроприации и контрабанду, а изучение запрещенной литературы, созданиенелегальных кружков и тому подобные юношеские шалости, – он говорил какпо-писаному, не сводя с Бестужева ироничного взгляда. – Что ж, «это многихславный путь»… Масса неопытного, восторженного юношества отдала дань этимзаблуждениям, даже Зубатов, будущая звезда политического сыска, в юные своигоды баловался народовольческими идеями, не правда ли? С тех пор много водыутекло, ротмистр. Войдя в зрелые года, я осознал всю бесперспективность ипорочность этого пути… и постарался стать полезным, почтенным, уважаемым членомобщества, стал делать карьеру, выслужил чин… Помилуйте, я же абсолютно невиновен в том, что вы потеряли меня из виду… Я прав?

– Вы совершенно правы, – кивнул Бестужев. –Хотя нас, сатрапов, и считают этакими всевидящими Аргусами, бюрократическаямашина, как и в других областях жизни, неповоротлива. Иногда достаточно уехатьподальше и прекратить всякую активную деятельность на известной ниве, чтобынадолго выпасть из поля зрения… Значит, вы пережили ломку юношеских иллюзий иразочарование в прежних идеалах? Вам не ангел ли явился, как Савлу на пути вДамаск? Я себе это живо представляю: грядете вы, господин Мельников, и вдруг снеба слетает ангел с голубыми кантами на крыльях, с аксельбантом, и, воздеваяогненную шашку образца восемьдесят первого года, возвещает: «Георгий, сынВладиславов! Переродися!» И вы, стало быть, переродились?

Мельников рассмеялся без малейшего напряжения:

– А у вас талант… В юмористические журналы не пишете?

– Времени нет, – сказал Бестужев. – Ну что ж…Господин Мельников, а почему вы, собственно, решили, что мы вас по-прежнему вчем-то подозреваем? Я здесь нахожусь чисто случайно, дабы уточнить некоторыедетали. Я их уточнил. Вы давно уже не имеете ничего общего с эсдеками и боевымидружинами? Я этому только рад – одной заботой меньше… Все претензии к вам –чисто уголовные, а это уже не моя епархия…

– Что же вы здесь в таком случае делаете?

– Вообразите себе, исполняю роль свидетеля, –сказал Бестужев. – Да, вот именно. Свидетеля. Помните, я, еще будучи вличине горного инженера, на приисках говорил с вами об отправке очередногозолотого каравана? То есть тогда-то вы уже знали, кто я на самом деле, яраскрыл перед вами свое инкогнито… И в том числе поведал вам, что в ящиках уменя – два ручных пулемета, из коих мои агенты намерены задать жару грабителям…Помните?

– Конечно.

– А вы слышали о том, что на нас все же напали впоезде?

– Да, как все вокруг…

– Нападавшие, что интересно, первым делом потребовалиот меня выдать им ручные пулеметы из ящиков… а знаете, в чем тут былжандармский подвох, Георгий Владиславович? Да в том, что про эти мнимыепулеметы я сказал вам одному… Вам од-но-му, – с расстановкой повторилБестужев. – Я вам соврал, будто об этом знают еще несколько человек… Уменя было определенное число подозреваемых, и каждому из них я преподнес своюложь… А потом оставалось смотреть, что за этим воспоследует… Вот тут вы попаливпросак…

Наконец-то! Впервые на этой холеной физиономии отразилосьбеспокойство! Понял, голубчик, что дело обстоит серьезно…

– Ну? – рявкнул, как и следовало по роли, приставМигуля. – Что скажете, господин хороший?

Как и ожидалось, Мельников возмутился:

– Я попросил бы вас…

Гэп! Глыбообразный кулак Мигули так грохнул по столу, что иБестужев передернулся. Зловещим тоном Мигуля протянул:

– Это ты у девки проси, а у меня – отвечай на вопросы!Плевать мне, что ты – губернский секретарь и чего-то там заведующий! У меня ты,гладкий, проходишь как главный подозреваемый по чисто уголовному делу, ккаковому, безусловно, относится разбой на путях сообщения! Ишь, секретарь… Встолицах бароны с графьями, случается, идут по уголовке… И никто им на нары какавуне подает!

– Ротмистр… – оглянулся на Бестужева Мельников. Срадостью подметив в его тоне и глазах откровенное замешательство, Бестужевразвел руками, сообщил злорадно:

– Ничем не могу помочь, Георгий Владиславович. Я жеговорю, сам здесь – в качестве свидетеля по уголовному делу. Никакой политики воном не усматривается, а значит, вы всецело в распоряжении господина пристава.Я понимаю, в этом заведении порядки не те, к каким ваша милость изволилипривыкнуть на допросах в охранном, да что ж поделать?

– Читай, сучий выползок! – рявкнул Мигуля, выложивперед инженером показания Даника. – Тут про тебя мно-ого прописано!

Мельников – на сей раз без всяких шумных протестов – взялбумагу. Читал очень внимательно. Мигуля бдительно стоял над ним, чтобы, не дайбог, не вздумал сжевать – всякое случалось…

Когда инженер отложил бумагу и поднял взгляд, Бестужев ужевидел, что беспокойство крепнет, хотя, разумеется, в панику не перешло. Длячеловека с таким опытом нелегальщины нужно что-то посерьезнее… или попростуиное, молодец Мигуля, авось, и выйдет…