В конце концерта министр вновь прибежал за кулисы и сказал:

— Он попросил спеть в финале на «бис» «Александрину».

Песня ему очень понравилась, волновал нежный, мелодичный голос солиста.

Прослушав заключительную песню, Машеров прослезился, обратился к министру культуры, сказал:

- Наши «Песняры» - необычное для нас явление. Слушаешь их и не можешь наслушаться. Они хорошо популяризируют народную песню, купаловскую и колосовскую поэзию, помогают возродить родное белорусское слово… Надо по заслугам оценить этот небольшой, но очень популярный коллектив. Всем, кто стоит на сцене, стоит присвоить звание заслуженных артистов. На бюро ЦК буду поддерживать свое мнение…

Вскоре Владимиру Мулявину, Леониду Борткевичу, Владиславу Мисевичу, Анатолию Кашепарову, Леониду Тышко, Александру Демешко присвоили звание заслуженных артистов республики.

Чуть позже, еще при жизни Машерова, художественный руководитель «Песняров» Владимир Мулявин стал народным артистом БССР

Машеров выносил на суд ответственных работников свое решение только тогда, когда лично убеждался в высоких достоинствах творческого таланта артистов. Может быть, поэтому в репертуаре «Песняров» появилась песня «Есть такая речка», посвященная ему. Долго она не получалась, и все-таки однажды, на комсомольском съезде, зазвучала. Чувствовалось, она выстрадана и поэтом Е. Шевелевой, и композитором А. Журбиным, и музыкантами ансамбля, и его солистом Леонидом Борткевичем.

Есть такая речка

С именем Россонка,

Вроде человечка,

Или же лосенка…

«Ты моя Россонка, ты моя сестренка», — повторял вслед за певцом Машеров, слушая впервые строки песни, напоминавшей ему родные места.

***

И все же, несмотря на ошибки, Машеров внес огромный вклад в развитие белорусской культуры. Скажем, отстоял Василя Быкова (писателя преследовали после опубликования книг «Мертвым не больно» и «Круглянский мост»). Вскоре критический огонь угас, и через некоторое время на него посыпались награды.

Кстати, от кого же защищал Машеров творческих людей? Сейчас много говорят, что творчеству мешала партия, власти. Художник Алексей Кузьмич как-то признался: «Меня лично всегда удушали мои коллеги. Так всегда было. Как только появляется человек, который неординарно мыслит, другой человек, который так мыслить не умеет, предпринимает все силы, чтобы его опорочить, дискредитировать, все что угодно. Притом происходит такое не только в живописи, а во всех видах искусства».

Нельзя не согласиться с художником. В творчестве почему-то часто получается так, что тот, кто умеет писать, - пишет, а кто не умеет, - руководит и учит, как надо писать. Скажем, тот, кто имеет власть в министерстве, издательстве, газете, формирует мнение о творческих людях и у представителей власти. За мнением о том или ином корреспонденте секретарь, заведующий отделом ЦК партии всегда обращался к его руководству. Словом, замкнутый круг.

При всей своей занятости Машеров находил время, чтобы в экстремальных ситуациях, которые складывались вокруг людей интеллектуального труда, вмешаться в их судьбу лично…

В середине шестидесятых годов над известным белорусским писателем Алексеем Карпюком все чаще начали нависать черные тучи. По натуре он был демократом. Гродненский обком исключил его из партии. Нашли «черное» пятно в военной биографии: находясь в немецком концлагере Штутгоф, он имел сберегательную книжку, две сотни марок. Как? За что платили ему фашисты? Кстати пришелся и анонимный донос, что в его кабинете висит портрет Солженицына.

Алексей Карпюк родился в Свислочском районе, на хуторе. До освобождения Западной Белоруссии закончил два класса польской гимназии в Вильно, учился в Новогрудском педагогическом училище. В годы немецко-фашистской оккупации входил в состав подпольной диверсионной группы. Во время выполнения диверсии на железной дороге попал в плен, находился в Белостокской тюрьме и концлагере Штутгоф. После побега из лагеря участвовал в партизанской борьбе, был командиром отряда имени К. Калиновского на Гродненщине. Служил рядовым в Советской Армии, участвовал в боях на территории Польши и Германии. Был дважды ранен. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны ІІ степени, медалями, польским золотым крестом ордена «Виртути Милитари». В последнее время был секретарем областного отделения Союза писателей БССР. Он — автор знаменитой повести «Пущанская одиссея», романа-были «Вершалинский рай» и других книг.

Писатель осмелился говорить и писать открыто. Это очень не понравилось некоторым тогдашним руководителям Гродненской области. В разные инстанции жаловался Алексей Никифорович о расправе над ним, но никто не услышал его голоса. Писателя перестали печатать. И вот — как гром среди ясного неба — очередной «компромат» — очерняет советскую действительность… Да еще — прошлое.

По логике, размышляли «доброжелатели», просто так немцы никому не платят, тем более нашим невольникам. Но Карпюк в то время был гражданином рейха: район на Белосточине, где он родился, и некоторые районы Гродненщины были присоединены к Восточной Пруссии. А статус гражданина Германии даже в лагерях был другой — платили за работу, разрешали получать посылки из дома.

На счастье, нашлись смелые люди, заступились за несправедливо наказанного писателя — Максим Танк, Янка Брыль и Пилип Пестрак пошли к Машерову, объяснили «игру» фашистов в законность. Он слушал внимательно, удивленный спросил:

— Откуда это знаете?

— Читали. Есть архивные данные.

Выкурил он не одну сигарету. Наконец спросил:

— Ручаетесь, что не враг?

Даже он в семидесятые годы все еще был закомплексован на врагах.

— Какой враг! Партизанил и до лагеря, и после. Ручаемся за его честность. Сложный человек, противоречивый, выступает на собраниях наших и пленумах так, что за уши хватаемся, — горячо сказал Максим Танк. — Но писатель талантливый. Советский. Партийный.

— Пускай напишет апелляцию в ЦК.

Дело Карпюка пересмотрели, он был восстановлен в партии. А в скором времени стал заслуженным работником культуры республики…

Только тот, кто пережил подобное, может в полной мере оценить такое, а также понять меру благодарности человека и писателя Петру Машерову и своим настоящим друзьям… Все самые серьезные решения в сфере науки, культуры исходили от первого секретаря, подхватывались в народе, трансформировались в политические решения. Он стремился побывать в школах, ПТУ, где внедряли что-то новое в системе обучения или воспитания. Как-то признался, что одну из пятилеток хотел бы посвятить школе, ибо знал, насколько педагогические учреждения заброшены. Многие школы закрывались, особенно белорусскоязычные: они были слабы в материальном отношении, там не хватало учительских кадров. Он закладывал фундамент школьной реформы, уже тогда видел несовершенство процесса обучения и воспитания школьников.

Пожалуй, невозможно назвать какую-либо отрасль экономики, народного образования, культуры, которая выпадала бы из его поля зрения. Он поощрял фундаментальные исследования, добивался крупных вложений в науку. Это при нем были созданы академические институты электроники, технической кибернетики, открылся радиотехнический, другие высшие учебные заведения. И то, что белорусская наука развивается на высоком уровне, во многом его заслуга. Если в 1970