– Я вам не верю, академик! Вы просто трусите! Поймите, Куратор представляет угрозу не только для меня, для вас, для Нади, но и для всей страны!

– Не давите на меня своим идиотским патриотизмом! Поверьте, я знаю, что давно уже средь элиты нашего государства почти нет ни одного приличного человека. Все облучены. У всех один и тот же синдром. Потому никого и не интересует судьба страны! Сегодня во власти окопались ненасытные, жадные до денег временщики, которых питает лишь одна, но пламенная страсть – поскорее набить «зеленью» свой собственный бездонный карман!

– Если бы так сказал кто-то другой, я бы еще прислушался. Но вы сами-то разве не из той же породы хищников будете, господин Адов?! Вы, циничный торговец смертью, смеете ещё выступать в роли обвинителя?! Вы… разве вы не заражены тем же самым, как его, синдромом облученных?!

Игорь был возмущён до предела, ибо ему действительно дико было слышать именно из уст Змия любые обвинения.

– Я? Нет, я не болен. Или не замечаю, что болен. Тот, кто открыл данный синдром, не может им заразиться. Я не из той породы, кто заражается, – снисходительно взглянув на Игоря, заметил Олег Евгеньевич. – Хотя, конечно, строго с научной точки зрения порода у человечества одна. Да, мы все из одной гнилой породы, потомки грешников, изгнанных из райских кущ. Но тем не менее скажу, что между мной и оборотнями, засевшими во власти, есть всё-таки серьёзное отличие: я всю жизнь зарабатывал, трудился, а власть всегда получает все на блюдечке с голубой каёмочкой. Почувствуйте разницу… Поверьте, у меня были благородные цели. Мирный атом и прочее… Ну, вы понимаете… Но меня толкали придумывать что-то еще ради того, чтобы давить на мир, чтобы те, кто у власти, еще одну красную кнопочку получили в свое управление… Вот так-то, молодой человек. И последнее. Самое главное, чтобы не было недомолвок. Чтобы вы просто знали. Сегодня я искренне раскаиваюсь в содеянном. А там, наверху, никогда и ни в чем не раскаиваются. Даже на смертном одре! Думаете, если б вождь всех народов и учитель умирал в сознании, он бы раскаялся? Сказал бы народу «прости», как сказал Ельцин, который был грешником много мельче других. Они совершенно лишены совести, что, кстати, является основным признаком открытого мною синдрома. Эти люди целиком сотканы и сотворены не богом, а дьяволом из семи смертных грехов человеческих! И единственное, что они могут по большому счету, так только сочинять заговор за заговором. И гордиться, когда заговор завершается их победой.

«Что он несет? Может, уже умирает? Или сам сошел с ума со своим синдромом?» – забыв, казалось, обо всем на свете, размышлял Интеграл. А вслух лишь нервно хмыкнул:

– Вы – и раскаиваетесь?! Не очень-то верится! Иначе всего пару недель назад вы не пустили бы по моему следу Бирона, чтобы тот ликвидировал меня в Лондоне.

– Вам известно? Каким образом? – От удивления у Адова на мгновение отвисла челюсть.

– Нашлись добрые люди, просветили. А впрочем, какое вам теперь дело до этого? – Интеграл, почувствовав жар, встал из-за стола и, подойдя к окну, открыл одну из створок. – Значит, вы согласны, Змий Горыныч, что заказали меня Бирону. Вот вам и цена вашего раскаяния…

– Да нет, вовсе не так. Я никак не связывал вас с человеком, собирающимся разрушить «Альбегу», – попытался объяснить упавшим голосом академик.

Неожиданно Змий достал из кармана своего твидового в ёлочку пиджака авторучку и дрожащей рукой что-то вывел на салфетке, а затем протянул ее полковнику.

– Возьмите. Но будьте предельно осторожны! Я не вполне уверен, но, однако, других версий у меня на сегодняшний день нет!

Игорь буквально выхватил из руки старика салфетку. На ней корявым почерком было написано имя человека, которого Люсинов в своих предсмертных записках называл Куратором.

Так демонстративно сдать шефа? Смелый шаг. На него надо решиться. Или признание академика не соответствует действительности?

– Не может быть! Это же один из самых близких к президенту людей! – невольно вскрикнул Интеграл, почувствовав, как в мгновение ока всё его тело с головы до пят покрылось испариной.

Он еще минут пять стоял в глубокой задумчивости у окна, глядя остекленевшим взором куда-то вдаль. Потом, наконец выйдя из оцепенения, обернулся к Адову.

– Вот сюрприз так сюрприз! Ведь тогда, возможно, что и Сам…

– Вот именно, всё возможно в этой жизни, молодой человек. Всё возможно! И с такой непреложной, но, увы, жестокой истиной приходится жить… Невыносимо…

Адов вновь полез в карман и вытащил листок, оказавшийся вырезкой из газеты.

– Читайте. Опубликовано вчера…

Свиридов быстро пробежал текст глазами. Он гласил:

Президент своим указом освободил Василия Черкасова от должности руководителя ведомства по поставкам военной и специальной техники. Новым руководителем назначен… По словам корреспондента, подписывая указ, президент ограничился лишь намеком, что считает некорректным выносить в СМИ конфликты между спецслужбами. Если кто-то действует таким образом, предъявляет амбиции и участвует в войне спецслужб, он сам сначала должен быть безупречным…

Поди пойми, что хотел сказать президент. Народ уж точно не поймет…

Свиридову не надо было долго размышлять. Он сразу понял суть намека и поднял глаза на Адова. Тот предпочел отвести глаза.

Кряхтя, академик поднялся из кресла и, прошаркав по полу, приблизился к полковнику.

– Вот так-то, молодой человек, – произнес он и легко похлопал Свиридова по раненому плечу.

Тот невольно охнул. Все еще больно.

– Что вы так вздрогнули? У вас болит рука? Или сердце?

– Бандитская пуля, – усмехнулся, непроизвольно процитировав фразу из известного фильма, Игорь.

Академик сначала захотел уточнить: Бирон? Но потом предусмотрительно промолчал.

– Игорь Михайлович, теперь вы знаете вроде все. И что, вам от этого станет легче жить? Легче работать? А хотите, я угадаю ваш второй вопрос и сразу же отвечу на него?

– Что ж попробуйте. – Свиридов всё ещё был погружен в собственные невесёлые размышления, поэтому в данный момент его не очень-то интересовали экзерсисы хозяина дома.

– Вы наверняка хотели спросить меня, как я дошёл до жизни такой. Представьте себе, мною двигала не только и не столько жажда наживы. Кстати, первый стимул я вам уже называл. Да, мне нужны были деньги, большие деньги для того, чтобы моя единственная радость – доченька – росла свободной и раскрепощенной. Я хотел, чтобы она обладала абсолютным правом вольного выбора во всём – будь то модные тряпки, драгоценности, образование, работа или развлечения. Поверьте, такое право вольного выбора очень дорого стоит! Вы меня понимаете.

– Угу, – рассеянно кивнул Игорь, слушая старика вполуха.

– А вторым стимулом в моём грехопадении стала патологическая ненависть ко всем власть имущим бездельникам, казнокрадам и бездарным чиновникам! – продолжил с пафосом свою покаянную речь академик. – Да, да, не удивляйтесь. Именно в отместку им я и создал уникальную, хорошо организованную собственную сеть, приносящую мне баснословные прибыли. Благодаря ей я обрёл независимость от касты вампиров, паразитирующих на политике. Мне доставляло огромное удовольствие водить этих невежд за нос. Но увы, оказалось, что от их липких щупальцев не так-то просто освободиться. Власть, причем учтите, любая власть, в какие бы политические робы она ни рядилась, тем и страшна, что вездесуща, корыстна, эгоистична, а посему деструктивна по своей сути. Власть ничего не создаёт, она только потребляет и сосёт кровь из народа, который ей нужен только как объект насилия и источник личного обогащения. Иначе какая же она тогда власть? Вы слушаете, Игорь Михайлович? – переспросил академик. – Мне важно, чтобы вы меня услышали.