долго тянувшийся и окончившийся не в пользу Бюлоза. Во-вторых, явилась новая причина и для Жорж Санд негодовать на редактора Revue des deux Mondes. Произошло это из-за написанного ею в 1840 г. «Товарища круговых путешествий».

Если помнит читатель, в 1837 г. летним гостем Ногана был Alexandre Rey (Александр Рэй), друг Леру и Бокажа. Потом Рэй некоторое время занимался с Морисом и жил в Ногане в качестве домашнего учителя и, сколько мы знаем, поссорившись с предыдущим воспитателем Мориса Мальфилем, дрался с ним на дуэли и был ранен.[313] В Марселе весной 1839 г. Жорж Санд опять с ним встретилась, и он опять некоторое время учил Мориса.[314] Семья Жорж Санд близко сошлась с Рэем, а сама Жорж Санд, как некогда через Мишеля, познакомилась с разными парижскими и беррийскими республиканскими деятелями. Так, через Рэя и Леру мало-помалу перезнакомилась с целым рядом выдающихся личностей из народа, точнее сказать, из городского пролетариата, чрезвычайно характерного и для своей эпохи, и для нашего века вообще.

Хотя Виллоны и Гансы Саксы существовали и появлялись во все времена, но на ремесленниках-поэтах, о которых мы говорим, с которыми Жорж Санд подружилась с конца 30-х годов, и отношения с которыми она сохранила в течение всей жизни, лежит не только совсем особый отпечаток той эпохи, но и сами эти личности привлекают к себе наше живейшее внимание и симпатии всем своим душевным складом и чертами.

Первым из поэтов-простолюдинов, с которым Жорж Санд познакомилась около 1839г., был знаменитый Агриколь Пердигье, поэт и публицист, автор известных сочинений о compagnonnage (ремесленных союзах). По профессии это был просто столяр (родился он в 1805 г. близ Авиньона), – хорошо чертивший и рисовавший, знавший немного архитектуру и историю искусства, и потому, в подспорье к своему скромному заработку от столярничества, открывший у себя, после переселения в Париж, «курс черчения и стиля» для ремесленников: в те времена не существовало еще художественно-промышленных школ. Жена Пердигье, Лиза – простая, малограмотная, но, по-видимому, чрезвычайно развитая и от природы умная женщина (судя по ее письмам), была по профессии швея, а также держала нечто вроде меблированных комнат для ремесленников и коммивояжеров.

Пердигье состоял членом одного из ремесленных сообществ или артелей, которые сохранились еще со средних веков, разделялись на различные devoirs либо по ремеслу членов, его составлявших (например, devoir du trait – чертежников), либо названных в честь теологических добродетелей или отвлеченных понятий (вроде devoir de la Liberté, de la Vertu и т. д.) и представляли из себя нечто среднее между средневековым цеховым устройством и франк-масонскими ложами, с их таинственными статутами, обрядами и искусами при вступлении в число членов. У каждого devoir была своя mère, какая-нибудь уважаемая всеми женщина, содержавшая нечто вроде странноприимного дома[315] или общинной братской квартиры и пользовавшаяся громадным авторитетом среди «товарищей» артели, а каждый из этих товарищей носил особое прозвище в своем devoir. Так, сам Пердигье, принятый в «devoir de la Liberté», носил название «Avignonnais la Vertu».

Он рано почувствовал стремление к учению, много читал, потом стал писать стихи и, наконец, обратился к изучению рабочего вопроса. Он принимал близко к сердцу все вопросы, волновавшие лучшие европейские умы во вторую четверть прошлого века, и не без основания полагая, что артельное или общинное устройство ремесленных союзов является вполне демократически-христианским учреждением, во многом годным для нашего времени и способным воспринять все освободительные и христианско-социальные его идеи, решил всеми силами способствовать полнейшему объединению и наивозможному усовершенствованию всех рассеянных по Франций devoirs и ремесленных союзов. Для этого он воспользовался одним из парафаграфов статута своей артели, обязывавшего своих членов совершать круговые путешествия по Франции, и стал периодически объезжать всю Францию, останавливаясь и в городах, и в местечках, везде собирая вокруг себя ремесленников (мастеров текстильного дела, кожевников, дубильщиков, столяров, камнетесов и т. д.), принадлежавших к devoirs, и убеждая их бросить все их мелочные взаимные распри, все их прежние средневековые, утратившие смысл, церемонии, кулачные бои одних devoirs против других и т. п., а наоборот, призывал их просвещаться, учиться, стремиться ко всеобщему соединению и единодушию, к союзу между всеми ремесленниками и рабочими, который мог бы представить силу для борьбы с бедностью, с невежеством, с эксплуатацией. Наряду с личными проповедями и путешествиями, Пердигье и в книжках своих старался проповедовать то же самое.[316]

Сначала его речи встречали где недоумение, насмешки и непонимание, а где и явный отпор и вражду. Но мало-помалу его идеи проникли в косную ремесленную массу, стали распространяться, члены товариществ поняли его цели, и когда он, уже в 1863 г., совершал свое третье путешествие по Франции, – его путешествие было сплошным триумфом. Во всех городах его встречали с музыкой, с пением «братских» и демократических песен, обедами, банкетами, дарили ему разные символические подарки (вроде золотого кольца – символа единения, или серебряной чаши), и таким образом дали ему на закате дней ясно увидеть, что дело всей его жизни принесло благие плоды, что ремесленники везде объединены, социально-христианские принципы везде привились, и в близком будущем могут высказаться ярко и сильно. История показала, что надежды Пердигье не были ложными. Но пока он достиг таких результатов, ему пришлось вынести массу неприятностей и трудностей, бороться против интриг, клеветы и тупости. Одни, запуганные полицией и клерикалами, видели во всяком человеке, пропагандировавшем какие бы то ни было идеи, – зловредного агитатора и злонамеренного революционера. Другие утверждали, что Пердигье преследует какие-то личные, честолюбивые цели и, дабы дискредитировать его, прежде чем он куда-нибудь приезжал, подсылали подложные письма, якобы походившие от целого какого-нибудь devoir и предостерегавшие против Пердигье товарищей в другом городе. Третьи упорно твердили: «при отцах наших так заведено, нечего нам изменять что бы то ни было».

Письма Пердигье к Жорж Санд полны рассказов о том, как он усовещивал, спорил, стыдил и выводил на чистую воду разных своих врагов, клеветников или робких товарищей, и зачастую они из врагов делались его горячими поклонниками и друзьями. Таковы были, например, его столкновения с «Parisien ami des arts», с «le Bayonnais» и разными другими. В этих же письмах Пердигье описывает и разные свои путевые впечатления: природу Воклюза и Авиньона, безобразный и отвратительный бой быка с людьми, медведем и собаками в одном из южных французских городов; изображает и косность сельского люда и обскурантизм духовенства в сельской общине Морьер, где жил отец Пердигье, и т. д. И не говоря уже о том, что письма эти