Пиар-менеджер «Буллз» Тим Халлам наблюдал за тем, как Джордан превращается в публичную фигуру, наделенную потрясающим самообладанием. Джулиус Ирвинг привнес в образ суперзвезды профессионального баскетбола благородство и изящество, которыми Джордан восхищался и которые пытался копировать в своих взаимоотношениях со СМИ. Не вредило и то, что Делорис Джордан следила за каждым шагом своего сына и тут же нашептывала ему на ухо, если что-то было неладно. Более того, способность слушать позволяла ему понимать вопросы репортеров и буднично формулировать запоминающиеся ответы на них.

«Думаю, что он вырос во всех отношениях, – отмечал Халлам. – Если посмотреть его первые интервью, будет видно, что он не был так четок в своих словах, как четыре, восемь или 12 лет спустя после начала профессиональной карьеры. Знаете, в нем поменялось все. Изменилось все и по части одежды. Забавно вспоминать его первый год и то, во что он был одет тогда, и сравнивать это с тем, как выглядел он спустя четыре года. Он прошел путь от треников до дизайнерских костюмов».

Каким бы позитивным и прибыльным ни было пребывание в центре внимания публики, оно все же ускорило процесс отчуждения Джордана, процесс, на который Халлам начал обращать внимание уже в феврале дебютного сезона Майкла. Отчасти причиной этого была растущая как на дрожжах известность, а отчасти унижение, испытанное им на матче Всех Звезд. Сонни Ваккаро вылетел в Чикаго после той игры, чтобы объяснить ему реакцию главных звезд лиги на него и его поведение. «После матча Всех Звезд никто в Nike не знал, что делать, – вспоминал Ваккаро. – Мы с Майклом поговорили. Я сказал ему: «Эта ситуация показывает, как далеко они готовы зайти просто потому, что ты лучше их всех, Майкл».

Как сказал сам Джордан репортерам после игры, инцидент заставил его мечтать о том, чтобы залезть поглубже в нору и спрятаться там ото всех. Он уже стремительно двигался по пути к тому, чтобы стать заключенным, запертым в собственном номере отеля, не желающим выбираться на публику по любым поводам, кроме матчей и обязательных пресс-мероприятий. Лишь изредка он вылезал из своей добровольной изоляции. Тим Халлам вспоминал: «Когда он выходил, ты думал: «Вау, Майкл вышел!» Ты был рад за него. Это чем-то напоминало льва, выбравшегося ненадолго из клетки на прогулку по территории зоопарка».

Помимо неприятия его звездами лиги, на Джордана давил и внезапно свалившийся звездный статус, подавлявший его и съедавший значительную часть его новой жизни, – избежать этого было нельзя. В те времена команды все еще летали коммерческими рейсами, означавшими, что выездные игры начинались уже в пять утра со звонка будильника и поездки в аэропорт, непременно сопровождавшейся вниманием людей, узнававших его на каждом углу. Люди считали себя попросту обязанными подойти поближе к новоиспеченному магу мира спорта, и, как правило, проходило совсем немного времени, прежде чем его окружала большая толпа. Халлам рассказывал: «Я говорил: «Знаете что, он должен просто послать все к чертям и делать то, что хочет». Но потом, когда видишь, как он выходит и оказывается в этой толпе, то понимаешь, что он не может этого сделать. Потому что люди просто сходили с ума рядом с ним, будь то дети, взрослые или кто-то еще, они не могли сдержаться. Просто слетали с катушек. Вот каково ему было».

Сложившаяся ситуация вынудила его искать тихое убежище. «Майкл говаривал, что любит ходить в кинотеатры, – объяснял Джо О‘Нил. – В кинотеатре ты сидишь, как обычный человек, тебя никто не узнает. А во всех остальных местах – ресторанах, торговых центрах, автозаправках, везде, куда бы ты ни отправился, – люди тебе шагу не дадут ступить».

Nike и NBA тоже несли некоторую ответственность за то, что личная жизнь Майкла была принесена в жертву, считал Джордж Гервин, ставший партнером Джордана по команде в 1985 г. «Тогда все и изменилось, старик, – отмечал он. – Когда они сделали его больше самой жизни. Это тяжело ему давалось. Они превратили его в самого знаменитого баскетболиста в истории. Но жизнь с таким статусом тяжела, и нужно всюду водить с собой охрану. Невозможно поесть, невозможно просто посидеть на лавочке – рядом обязательно кто-нибудь сядет. Он вел ту же жизнь, что и Майкл Джексон. Суровая это жизнь. Такая жизнь может быстро свести в могилу. Менялась и игра. Она изменилась с приходом ESPN и кабельного телевидения. Ему реально приходилось изолировать себя, потому что они неустанно его раскручивали и продвигали. Nike и все прочие. Ему стало трудно жить жизнью обычного парня. Его, по сути, ограбили, лишив жизни как таковой».

«Он пытался сладить с общественным вниманием, которое стало чрезмерным, – вспоминал Тим Халлам. – Думаю, что главная перемена произошла в том, что касалось требований, потому что они стали почти неимоверными. И вы не должны забывать о том, что чрезмерными требования были со стороны одних только «Буллз», я даже не говорю о его собственных проектах, рекламных кампаниях, сотрудничестве с Nike и вообще о жизни в целом. Все это в совокупности порождало хаос, который в то время в NBA был масштабным».

Брюс Левин, много лет проработавший радиорепортером в Чикаго, считал, что Джордан стал чувствовать себя овеществленным «во многом как очень красивая женщина, которая не может справиться с тем, что люди концентрируют свое внимание только на ее внешнем виде, что они очарованы тем, какая она снаружи, ее физической оболочкой. Он знал, что люди общаются с ним не как с человеком, а как с неким объектом».

«Ему через многое пришлось пройти, – говорил Халлам. – Не думаю, что это действительно изменило его характер, но сделало другим человеком просто потому, что ему пришлось стать другим. Невозможно угодить всем. Можно пытаться делать это какое-то время, но потом все равно приходит осознание, что ты не можешь так больше и все эти попытки не стоят сил и энергии, затраченных на них. Естественно, что какие-то вещи отойдут на второй план, а некоторые люди начнут думать, что все дело в твоем огромном эго или высоком статусе, будут считать, что причина в том, что у тебя теперь много денег и известности. Но это совсем не тот случай. В сутках всего 24 часа. Думаю, что это было самым трудным во всей ситуации с ним: я сочувствовал ему, но никто не мог как-либо контролировать происходящее вокруг него».

«И все же, – добавлял Халлам, – он все равно выходил на паркет и делал то, что должен был делать».

В борьбе

Странным образом Джордан нашел некоторое облегчение в общении с репортерами, регулярно освещавшими жизнь команды, людьми, которым он научился доверять настолько, что позволял себе беседовать с ними перед матчами. Кроме того, он продолжал черпать поддержку от семьи, его мать и братья регулярно навещали его в Чикаго. Отец тоже приезжал, но это порождало новые проблемы из-за усугублявшегося конфликта между родителями. Вскоре люди в Чикаго из окружения Джордана и его команды начали обращать внимание на то, что родители Майкла редко бывают вместе. Сонни Ваккаро отмечал, что после тех первых встреч ему почти никогда больше не приходилось иметь дело сразу и с Джеймсом, и с Делорис Джордан. «Сначала в поездках все было нормально, – вспоминал Ваккаро. – Они были вместе. В первый раз у нас была совместная встреча, но потом, после двух-трех раз, все сошло на нет. Я буду лукавить, если скажу, что помню что-то, кроме коротких односложных диалогов с ними, после этого».