…Она выходила из ванной, в комнате садилась в кресло и вспоминала, как сидела в этом кресле после того, как увели Андрея, за ним пришли утром, около девяти, без обыска, только спросили — оружие? — Майя была на дежурстве, Левушка побежал в аптеку, капли Вотчала или что-то другое, смотрела перед собой, ничего не видя, все вокруг потеряло очертания, стало мутным, размытым; вернувшаяся из школы Эра была радостная, раскрасневшаяся, спросила — ты что такая грустная? — заявила, что голодная, вытащила из стола цветные карандаши и уселась рисовать. Софья сказала, чтобы Эра шла мыть руки, а та не расслышала. Софья повторила, Эра повернулась через плечо.

— Ты чего сипишь?

Павла говорила, что если уж мы все это пережили, то обязаны иметь силы об этом помнить. Зачем? — спрашивала Софья. Зачем помнить, как она шла по коридору со сковородкой, картошка и котлеты, а забиравшие Андрея — или это были другие? — вернулись за ней…

— Донесла?

— Что донесла?

— Котлеты с картошкой. Моя мать успела поесть перед тем, как тебя увели?

— Успела. Эти, пока она ела, ждали, стояли в коридоре, но, оказалось, они ждали какую-то тетку, которая должна была забрать Леву и Эру, но тут примчалась Майя…

— Давай я налью еще по чуть-чуть?

— И прикури мне папиросу…

…На улице Шапошникова — Софья никак не могла привыкнуть к этому названию, — метрах в пятнадцати от перекрестка, стояла серая, со звездой, «Волга» с поднятым капотом. Возле вытирал руки тряпкой владелец, Строков, из пятнадцатой квартиры, милиционер синел на сером фоне музейной ограды. Софья, держа внука за руку, вышла из двора на Волхонку, Строков заметил ее, отсалютовал по-польски, два пальца к козырьку шоферской кожаной кепки.

— Смотрим налево! — скомандовала Софья.

Она и внук посмотрели налево.

— Смотрим направо! Можно…

Они перешли улицу.

— Вас затопило, пани Софья? — Строков сложил тряпку, сунул в карман куртки, протянул руку, в которую Софья вложила свою, Строков снял кепку, наклонился.

— Да, пан Валерий, затопило. В нашем коридоре имеется уклон, все течет к моей и Шуриной дверям. Как у вас?

— Пока не прорвало. Куда направляетесь? Здравствуйте, молодой человек! — Строков надел кепку, протянул руку внуку. — Жмите как можно крепче! Узнаем, как вы едите кашу…

— Я не люблю кашу!

— Что же вы любите?

— Котлеты с картошкой, как делает бабушка…

— Так! Ну, судя по рукопожатию, котлеты вы едите неплохо! Куда направляетесь? Гулять по бульвару?

— В Малоярославец…

…Строков довез до Киевского вокзала, переговорил с таксистами, провел на платформу, откуда отправлялись поезда дальнего следования, нашел у вагона вот-вот оправляющегося поезда проводницу в фуражке с красным верхом, что-то ей шепнул, проводница посадила Софью с внуком в свое купе, в Малоярославце помогла спуститься на платформу. Поезд стоял три минуты, Софья боялась оказаться в Калуге, их торопила проводница, спрыгнув с последней ступени, не до конца проснувшийся внук подвернул ногу, хныкал и жаловался.

Софья посадила его на лавочку, осмотрела ногу, этого оказалось достаточно, чтобы боль прошла. Купленный петушок на палочке был из жженого сахара, не леденцом, таким, как карамель «Театральная», внук скривился, отдал петушка Софье, петушок полетел в урну. Дома были низкими, зелеными и желтыми, на вокзальной площади в кузов грузовика залезали женщины в телогрейках, водитель норовил подсадить, женщины со смехом отбивались, улица Парижской Коммуны казалась нескончаемой, но шли они от силы минут десять, грузовик обогнал, обдав густым выхлопом, Ленин в партикулярном костюме, на огромном постаменте казался просителем, входящим в кабинет высокого начальника.

Софья огляделась. Слева от нее было здание, где когда-то явно располагались присутственные места, дальше шли торговые ряды, вывески «Ремонт», «Продукты» и «Хозтовары», справа величественный собор без крестов на куполах, с потеками на стенах.

— Вы что-то ищете?

Спрашивал человек в сером плаще, с зубами, которым было тесно во рту, они, искусственные, серо-желтые, на топорно сделанных протезах раздвигали его губы.

— Урицкого.

— Так самого? Моисея Соломоновича? Боюсь, не найдете. Подло убит эсерами.

— Улицу Урицкого.

— И тут вас ждет разочарование. Такой улицы нет, скажем, бывшая Дворянская есть, ныне носящая имя вождя мирового пролетариата, а имени питерского чекиста…

— Простите, Володарского! Как я могла спутать!

— Ха-ха, этого тоже убили эсеры. Правые. Или левые. Но такие же подлые. Улица имеется, прежнего названия не знаю, но зато она рядом. Вон там! — серый плащ указал направление. — Кровавые убийцы!

— Вы о ком? — Софья подозвала погнавшегося за толстым голубем внука.

— Конечно, об эсерах! Многие из них, кто выжил, живут теперь тут. Город стопервиков.

— Простите?

— Город за сто первым километром. Здесь разрешено селиться. Давайте провожу. Давайте-давайте, я уже догадался, к кому вы направляетесь, догадался своими отмороженными мозгами, значит, другие догадались давно, и хоть теперь за знакомство с Ириной Константиновной срок не впаяют, могут забрать для проверки документов. Вы курите? По голосу — курите, да, благодарю, вот это шик, сами набиваете, нет, благодарю, спички есть, я еще так низко не пал, она живет у Новиковой, делает бумажные цветы и дает уроки, мужа Новиковой, да, простите, простите, ее нынешний муж, впрочем, неважно, здесь совсем рядом…

Ирина стояла возле смородинового куста. Она посмотрела на Софью из-под большой руки. Софья поразилась ее худобе и тому, какой желтой была ее кожа.

— Соня! — сказала Ирина. — Как ты постарела! А это кто такой симпатичный в беретике? Как зовут?

— Андрюша! Нас говном затопило!

Человек с плохими зубными протезами засмеялся, слезы потекли по его морщинистым щекам, Софья наклонилась к внуку, хотела сказать, что «говно» нехорошее слово, но только поправила шарфик. Человек с плохими зубами снял кепку, поклонился Каховской, резко отмахивая рукой с кепкой, пошел по Володарского дальше.

Они прошли через калитку. Откуда-то появился пушистый с лукавой мордой кот, он выгнулся, отчего резче обозначилась его тощая спина, прошел между ног внука, вернулся, прошел еще раз. — Пойдемте чай пить, — сказала Ирина.

Кот мяукнул.

2002–2018

Всё описанное в романе происходило в реальной жизни. Придумано немногое, и это скорее не плод авторской фантазии, а привнесено в роман из других времен, реальностей, пространств.

Среди героев книги немало исторических персонажей. От их привычных характеристик я старался уйти, соблюдая при этом хронологические привязки. С такими героями я был или связан лично, или знаком через одно, максимум два, рукопожатия. Вот только все они уже в лучшем из миров. Кое-кто из них мог бы подловить автора на неточностях. Хотя, жива одна очень пожилая женщина, но она, к счастью, не читает по-русски.