Выражаю приличествующее сожаление и говорю, что через несколько часов уезжаю в деревню.

Что? – взвизгивает Эмма. Уехать из Лондона? Я что, сошла с ума? И собираюсь провести всю оставшуюся жизнь, копошась на кухне и следя за тем, чтобы Роберту вовремя подавали еду, а дети не натащили в дом грязи на подошвах? Довольно резко отвечаю, что Да, Именно Так, и вешаю трубку, поскольку это самый быстрый и действенный способ отделаться от Эммы.

4 июля. В возвращении домой есть своя прелесть. Деревня выглядит мило, цветет все, кроме клубники, которая почему-то не уродилась. Роберт сообщает очень ценную информацию о недавней продаже нетели и подозрении на склероз печени у домашней птицы в округе, а Хелен Уиллс демонстративно вцепляется в меня когтями под столом, когда я сажусь ужинать. Даже моя небольшая faux pas[390] – радостный вопль от того, что дети совсем скоро будут дома, – не нарушает домашней гармонии.

Ввиду всего этого испортить настроение не под силу даже довольно большой стопке корреспонденции (в основном Вторичных Счетов к Оплате) на письменном столе. Хотя, наверное, предпочла бы обойтись без квитанций от Молочника, из Булочной и месячной из Бакалеи – эти счета выдала мне Кухарка с устным дополнением, что пришлось отдать двенадцать шиллингов и шесть пенсов трубочисту и два пенса за письмо, которое принесли в прошлый понедельник, и правильно ли она сделала, что его взяла?

Роберт с искренним интересом спрашивает, что я сейчас пишу, и я отвечаю, что так, ничего особенного, статью о Свободе в Современном Браке. Тут же вспоминаю, что не написала еще ни единого слова, и прошу Роберта подать идею. Он подает, в том духе, что люди нынче болтают слишком много Чепухи и в Америке, может быть, Развод – Штука Хорошая, но Беда большинства женщин в том, что им Нечем Заняться. Большое спасибо, говорю, отлично (если не по букве, то по духу), но Роберта уже не остановить, он пускается в долгие рассуждения и говорит, мол, посмотри, что делается в России: там детей давно отправили бы в Сибирь. Аргумент, безусловно, мощный, но бесполезный.

Уже в десять часов на меня нападает сонливость, хотя в Лондоне такого не случалось, и я собираюсь пойти спать.

Проявляю странную и совершенно нежелательную склонность – сидеть на подоконнике и думать о Себе. Прекрасно понимаю, что пользы от этого никакой и умнее было бы встать и поискать растяжку для вечерних туфель. Так и делаю, а вскоре оказываюсь в постели, готовая отойти ко сну.

8 июля. Короткая, но довольно язвительная статья некоего Л. Э. Г. Стронга в сегодняшнем номере «ВНЖ» странным образом перекликается с предыдущей записью в дневнике. Наибольшее впечатление (тоже не очень приятное) производит следующее утверждение мистера Стронга: «Мечты вредны, если отражают внутренний протест против жизненных обстоятельств, но не приводят к усилиям по их изменению».

Эта фраза в точности описывает размышления, в которых я провожу большую часть жизни. Серьезно подумываю о том, чтобы написать мистеру Стронгу и спросить, как это исправить (если такое вообще возможно), но все утро уходит на то, чтобы поговорить по телефону с хозяином Рыбной Лавки (макрель слишком дорогая, как насчет камбалы?), ответить на открытку с видом Скарборо[391] от Сисси Крэбб, где она на обороте спрашивает, как поживаем мы с детишками, написать еще несколько открыток разным продавцам, отправить по чеку в прачечную, Бюро по Найму Прислуги и газетчику. Написание письма мистеру Стронгу отложено до лучших времен. Однако мысль о том, что мечтать – вредно, возвращается на протяжении всего дня, причем в самые неподходящие моменты. Предвижу, что это будет продолжаться всю оставшуюся жизнь.

Перед ланчем заходит Жена Нашего Викария. Очень извиняется, говорит, что заскочила на минутку и ей надо бежать в школу, но так хотелось обсудить со мной концерт и услышать про Лондон! За этим следует утомительная и бесполезная дискуссия о том, оставаться ей на ланч или нет. Заканчивается все тем, что я звоню в колокольчик и прошу принести еще тарелку (нисколько не сомневалась, что так и будет) и пытаюсь телепатически сообщить Кухарке, что мясного пирога мало и надо сделать что-нибудь из яиц или сыра на первое.

(Кухарка понимает этот посыл по-своему и присылает слегка поджаренные тосты с сардинами, но ничего ей не скажу, поскольку сделано это из лучших побуждений.)

Мы с Женой Нашего Викария погружаемся в рассуждения о концерте, от которого нас отделяет всего двадцать четыре часа. Жена Нашего Викария с надеждой спрашивает, что я намерена исполнить. Отвечаю, что, наверное, «Джона Гилпина». (Его я уже знаю и учить ничего не придется.) Жена нашего викария неуверенно говорит, что это отлично, просто превосходно, но не его ли я читала на Рождество, и два года назад на торжестве по случаю установки органа в местной церкви, и, если она не ошибается, на День святого Дунстана?[392]

Раз так, план требует пересмотра. Как насчет «Австрийской армии»? Австрийская армия? – переспрашивает Жена Нашего Викария. Это Лига Наций?

(Пугает частота, с которой все неизвестное относят к Лиге Наций.)

Объясняю, что это чрезвычайно интересный образчик аллитерационной поэзии, и задумчиво произношу: «Артистичные авторы аллитераций…» Жена Нашего Викария с изумленным видом бормочет, что лучше бы выражаться попроще для окружающих.

Какое-то время разговор не клеится, я скисаю, но снова оживляюсь, когда звонит гонг. У Жены Нашего Викария он провоцирует поток возражений: ей правда надо идти, нельзя было оставаться на ланч – о чем она только думала?

С появлением Роберта (обожаю это бесстрастное выражение на его лице, когда он неожиданно застает дома гостя) ситуация приобретает новый поворот, и мы втроем как-то незаметно переходим в столовую.

Говорим о концерте, новых жильцах в бунгало, которым, по нашему всеобщему мнению, надо нанести визит, и о скандале в деревне, печальным итогом которого стало то, что на мисс Э. из «Юбилейных коттеджей» подала в суд ее соседка мисс Х. за словесное оскорбление и угрозу действием. Искренне взволнована и выспрашиваю у Жены Нашего Викария подробности, которые она выдает порционно, поскольку вынуждена переходить на французский или разговор о погоде всякий раз, как появляется горничная.

Кухарка забывает про кофе, несмотря на четкие указания обязательно его подавать, когда у нас гости. Приходится обойтись сигаретами, хотя прекрасно знаю, что Жена Нашего Викария не курит и никогда не курила.

Тема концерта снова выходит на первый план, и с Роберта берут обещание, что он будет объявлять номера. Жена Нашего Викария любезно говорит, что все были бы очень рады, если бы