Услыхав это, Агата недоуменно наморщила лоб, но потом лишь махнула на Тумакова рукой: мол, какая нам, кальмарам, теперь разница, есть в том море дно или нет.

– Ушам своим не верю… Просто дикость какая-то… – шептал дядя Пантелей, удрученно качая головой. Из нас, шатунов, он был единственный, кто так до конца и не поверил в происходящее. Я жалел старика не меньше, чем нашу лишенную человеческого будущего молодежь, но утешить Иваныча мне было абсолютно нечем. – Господи, ну почему ты позволил мне дожить до этого дня! Скажи, неужели я в чем-то перед тобой провинился?

Сидевший напротив дяди Пантелея Бог промолчал, хотя эта молитва Иваныча, в отличие от предыдущих, наверняка достигла Божьих ушей. Господь хранил верность своей извечной традиции и не удостаивал ответом тех, чья судьба была ему безразлична. Определив ее для нас такой, какую лишь он счел правильной, Пуп умыл руки, и наши мольбы его больше не трогали.

Нас ожидала отправка в мир-каплю по транспортному каналу адаптера, курирующего данную Проекцию. Держатель обмолвился, что это можно сделать прямо из избушки, имеющей выход в Ось. Каким именно образом будет происходить наше этапирование к месту ссылки, было пока неясно, но нас это не слишком заботило. Мы прощались с земной реальностью и пытались представить друг друга в облике головоногих моллюсков – занятие отнюдь не забавное, как могло бы показаться, а вызванное суровой жизненной прозой. По злой иронии судьбы, вспомнившаяся вдруг мелодия некогда любимой мной песни Бутусова «Дыхание»:

…И что над нами – километры воды,

И что над нами бьют хвостами киты… —

теперь звучала у меня в голове душераздирающим похоронным маршем. Мне хотелось выть от отчаяния и рвать на себе волосы, как наверняка и остальным моим товарищам. Но мрачный дух фатализма, успевший пропитать нас до мозга костей, ингибировал наши эмоции и удерживал их от взрыва.

Оставалась невыясненной только участь адаптера Рипа. Даже по земным критериям судопроизводства ему не светило смягчение приговора, ибо в судебном процессе над нашей бандой Рип шел «паровозом». Это он привел нас к Источнику, совершив по ходу дела два дерзких побега из-под стражи. Пока оставалось тайной, что за теракт готовился адаптером в «зале суда», но чем дольше томился я в ожидании команды к действию, тем больше склонялся к мысли, что планы террориста пошли прахом. Какую погоду выгадывал у моря Рип и выгадывал ли вообще? Возможно, из всей компании я оставался один, кто еще продолжал на что-то надеяться. Прочие же товарищи прекратили это бесполезное занятие и приняли волю Держателя, какой бы несправедливой она им ни казалась.

– Когда-то ты был одним из лучших адаптеров, Рип… – Оставив нас смиряться с горькой судьбиной, судья решил наконец разобраться с главным обвиняемым на этом процессе. – Ты курировал Трудный Мир с момента его основания и, как верно заметил Пантелей, всегда честно исполнял свой чемпионский долг. Взвешивая твои многочисленные заслуги и совершенные за последнее время преступления, я не могу не отметить, что первых ощутимо больше. Зато среди вторых есть настолько ужасные, что даже Бессрочное Гашение кажется для них недостаточно суровой карой. Я впервые нахожусь в таком сильном замешательстве с тех пор, как вынес приговор Безумному Гику. Но как бы то ни было, степень твоей вины определена. Ты искал для себя оправдание и хотел исправить допущенную тобой фатальную ошибку, пытаясь вернуть мне утерянный Концептор Трудного Мира и заодно помочь этим шатунам. Получается, что, совершая свои преступления, ты радел за наши общие интересы. Что ж, похвально. Однако оправдать тебя я не могу, поскольку Катапультирование координатора Феба и адаптеров Муса и Зока нельзя отнести к вынужденному насилию. Для твоего неординарного проступка я применю особое наказание. Ты и эти шатуны преследовали одинаковые цели, а значит, и приговор ваш будет одинаков. Это справедливо. Ты, Рип, отправляешься вместе со своими бывшими подопечными в ту же Проекцию и будешь находиться там на правах обыкновенного шатуна. Таково мое окончательное решение. А теперь мне не терпится услышать, какой будет твоя последняя просьба. Или тебе больше нечего у меня просить?

– Нет, Держатель, я не отказываюсь от дарованного мне права, – ответил Рип, поднимаясь со скамьи. Надо заметить, что до этого Пуп не требовал от нас соблюдать судебную этику Трудного Мира, и даже при зачтении вердикта мы сидели на скамье, как ни в чем не бывало. – Моя просьба осталась бы неизменной при любом приговоре, даже самом суровом. Я хочу, чтобы перед тем, как отправить нас в Проекционный Спектр, ты, Держатель, снял с меня свою печать.

И Рип коснулся кончиками пальцев заменяющей ему лицо черной пелены.

Очевидно, просьба адаптера явилась из ряда вон выходящей, поскольку реакция на нее Держателя последовала не сразу. Либо Пуп и впрямь был ошарашен тем, что услышал, либо пытался обнаружить в волеизъявлении приговоренного подвох. Но когда хозяин снова заговорил, голос его звучал по-прежнему невозмутимо:

– Для того, кто идет на Гашение или Катапультирование, не имеет значения, лежит на нем моя печать или нет. Но в твоем положении она явилась бы отнюдь не лишней. Сохранив на себе знак адаптера, ты мог бы быстрее приспособиться к жизни в непривычной среде, как это было в Трудном Мире. Я не стал лишать тебя печати, поскольку она заслужена тобой по праву. Но ты, как погляжу, имеешь на этот счет иное мнение.

– Да, Держатель, – подтвердил Рип, после чего вскрыл подоплеку своего странного поступка. – Действительно, поначалу в Трудном Мире твоя печать оказывала мне неоценимую помощь. Для людей я казался жутким посланником иного мира, демоном, предвестником Конца Света, а то и вовсе воплощением Абсолютного Зла. Люди слагали обо мне легенды, пугали мной друг друга, а кое-где в мою честь даже устраивали человеческие жертвоприношения. Я носил тысячи зловещих имен, причем некоторые из них и вовсе было запрещено произносить вслух. Меня почитали столь же истово, как Бога, порой отрекались от него в мою пользу и устраивали всевозможные обряды, пытаясь вызвать меня в мир или освободить из заточения, куда я, согласно многим мифам, то и дело помещался божьими слугами. Признаться, иногда я не отказывал себе в удовольствии и являлся на чей-нибудь особо настойчивый зов – ведь надо же было как-то поддерживать свою одиозную репутацию. Все это делалось мной с единственной целью, Держатель: так мне было проще оберегать Человека При Деле, когда у него возникали проблемы с хранением Концептора. Его хранитель в Трудном Мире был под стать той беспокойной и изменчивой реальности, какую представляла собой эта Проекция. Человек по имени Адам отвратительно справлялся со своими обязанностями, особенно поначалу, когда человечество еще не привило себе надлежащей любви к материальным ценностям. Мне так часто приходилось вмешиваться в конфликты Адама с теми, кто посягал на его собственность, и запугивать его врагов, что вскоре легковерные недалекие земляне стали считать меня злобным порождением Тьмы. Вошло в традицию вменять мне в вину все глобальные катастрофы, войны, неурожай и прочие беды. Для человечества я сделался универсальным козлом отпущения – может быть, поэтому неотъемлемым атрибутом моего земного портрета стали козлиные рога? И вообще, какое только лицо не рисовали мне люди на протяжении своей истории! А все благодаря твоей печати, Держатель, ибо ничто так не провоцирует фантазию художника, как чистый лист бумаги… В последние три столетия на Земле обо мне начали понемногу забывать, чему я, впрочем, был только рад – Трудный Мир менялся в невыгодную для меня сторону. Человечество понемногу разбиралось в условностях своей Проекции и переставало верить в порожденные собой мифы. Человек При Деле научился беречь Концептор, и моя помощь Адаму из регулярной превратилась в эпизодическую. К тому же устрашать землян прежними методами стало все сложнее и сложнее. Если раньше я мог повергнуть в ужас врагов Адама одним своим появлением, то теперь от меня уже требовали доказательств. А где их было взять, когда все мое запредельное могущество – всего лишь плод бурного человеческого воображения? Приходилось разрешать ситуацию, применяя в отношении землян грубую физическую силу, что шло во вред веками создаваемому мной образу. Но в последнем моем конфликте с Глебом мне не помогла даже сила, а уж от печати и подавно не было никакого толку… Как не будет его и в той Проекции, куда я вскоре отправлюсь. Наоборот, Держатель, там твоя печать принесет мне лишь одни неприятности. Сам посуди, легко ли получится у меня – носителя уникального знака – войти в брачный союз с существами, столь привередливыми в выборе партнеров для размножения? Поэтому я и прошу в качестве прощального одолжения освободить меня от этой печати и полностью уравнять в правах с шатунами. Больше мне от тебя, Держатель, ничего не надо.