— Да кто его помнит, когда? Из рода в род это идёт, всегда об этом знали. Да и не только об этом — весь ведь уклад жизни передавался от отца к сыну, от матери к дочери. Вот и помним. Что можем, храним, — горестно вздохнула, — что не можем, забываем… А ты пей, сынок, таким не каждый день угощают.

— А что же в ней, бабушка, особенного?

— Может, вспомнишь чего, что с тобой и не было.

— Разве так бывает? — И медленно выпил полную кружку. — Посмотрим! Говорят, вы, бабушка, лечите людей? Тоже травами?

— Не лечу. Кто приходил, не хворы телом — хворы разумом. Иным помогаю, а иным не могу, так как наказаны.

— Как наказаны?

— Дедом Небесным…

— Вот оно что!.. То-то рушничок расшит древним орнаментом…

— А ты, учёный человек, не ответил мне, для чего по земле ходишь?

— Сохранить, бабушка, хочу то, что ещё люди не забыли, — вот и брожу по белу свету да старых людей спрашиваю. Жалко, если после себя ничего не оставим, так можно стать и родства не помнящими…

— Правда твоя, сынок. Только можно ли всё теперь собрать, что народ наш помнил? Вы вот, учёные, многому не верите. Старых людей, говоришь, спрашивал… А ведь не видел ты их… Старых людей увидеть может тот, кому они сами покажутся.

— Как это? В каждой деревне стариков да старух много.

— А старые люди не в деревне живут — в небытии…

— А что это «небытие»? Сказания, легенды?

— Не знаю, только они оттуда иногда могут прийти, когда помощь земле нашей потребуется. Много ты не знаешь, и поверить тебе трудно, потому как учёный.

— А вы, бабушка, откуда про них знаете?

— Знаю. Только вот, что знаю, передать мне теперь некому. Думала, дитя рожу от Иреслава, мужа моего, так убили его на войне.

— А мне не расскажете?

— Не знаю, какой сон увидишь…

Вековой задумался. Странная эта бабулька! Любит, видно, сказки сказывать. И сам перевёл разговор:

— А что же вы в посёлок не выехали? Жили бы с людьми рядом…

— Здесь храм близко.

— Да нет тут никакого храма, бабушка! Здесь вообще нет ни одной постройки.

Улыбнулась хозяйка, глядя на Векового:

— А храм, сынок, это не только церковь или дворец какой… Истинный храм — это родная для тебя земля под твоим родным небом. У каждого он свой. Мой вот здесь…

Вековой вдруг почувствовал, что не один он с хозяйкой за столом, словно ещё кто-то есть. Он стал озираться, но никого не видел. Где-то в глубине души холодом стал заползать страх. Он много знал о магическом зелье, и страх его был вполне оправдан.

— Да ты, сынок, уже спишь! Пойдём, я в горницу тебя проведу.

— А как же, бабушка, легенда о старых людях?

— Я сказала тебе! Сначала утром сны мне расскажешь.

Утром Вековой проснулся бодрым, но лежал не шелохнувшись, прокручивая в голове свой сон. Странно, но бабушка была права, когда дала выпить пьяного мёда. Сон приснился странный и необычный. Да сон ли это был? И если не сон — так что это было? И если бы это был не сон, можно было бы писать научную статью про увиденное.

Тихо вошла бабушка Добродея.

— Что видел, сынок, расскажи.

— Крещение Руси видел… Побоища… Воинов, не принявших иную веру, видел, и сам будто с ними был. А ещё видел древлян, бабушка…

— А это, сынок, кто такие? Иноземцы?

— Тоже славянская ветвь, но со звериным началом. И они вроде как с попами стали заодно или перевоплотились, стали как бы их послушниками. Но угрозу они несут для Руси: ищут переход. Только куда — не понятно мне. Я там простым воином был и тоже убивал, бабушка…

— Кого убивал, сынок? — у бабушки Добродеи был строгий взгляд. — Своих?

— Нет, бабушка, людей в халатах и лисьих малахаях. Они скот уводили и людей. Странный какой-то сон, Добродея.

— Не сон то был, сынок, — это память твоя о роде. И это тоже храм, — задумалась на какое-то мгновение. — А теперь возьми старые письмена и посудину и храни, пока не скажут, кому передать.

— Какие письмена? Кому передать? О чём ты, Добродея?

— Наш род долгое время хранил их, только час пришёл отдать их тебе.

— Ваш род многие века их хранил, а теперь мне, пришлому, отдашь? Почему же веришь мне? Чудно как-то…

— Люди стали приходить часто. Тоже чего-то ищут, но не сказания, как ты, и про старый уклад наш не расспрашивают. Только после мёда пьяного другие мне сны рассказывают — страшные… А с виду они такие, как и ты, но больше девы. Один вот тоже, как ты… Академиком представился, всё про легенды расспрашивал — как это старые люди в солнечную зарю уходили, знаю я про то или нет. Долго допытывался! Потом на древнее капище ходил, — Добродея махнула в сторону востока. — Там гора без леса. И по хозяйству мне силился помочь. Но вижу: что-то ищет. Слава, видно, про меня где-то прошла, что снадобьё могу лечебное готовить из трав, — вот люди и зачастили. Только не к добру это. А теперь виденье было… Тебе отдать всё надобно. Ты теперь ношу понесёшь…

— Но почему мне? А что академику не отдала свои свитки? Тоже ведь стариной интересуется.

— Может, и отдала бы, только во сне он с тенями разговаривал.

— Как это — с тенями?

— Разум его во сне был в мо́роке…

— Мало ли кто во сне разговаривает, бабушка?

— Чем человек дальше от бога, тем сон души его глубже, а разум тогда во сне во власти теней и мо́рока.

Добродея, покопавшись в сундуке, принесла тонкие берестяные свитки, залитые воском, и серебряную посудину, напоминающую небольшую квадратную бутылку. Вековой вспомнил из своего детства подобие такой посудины, только трёхгранную, из-под уксуса. Он бережно уложил бабкино достояние в рюкзак, замотав это богатство в шерстяной свитер.

После завтрака Вековой, попрощавшись с Добродеей и пообещав когда-нибудь навестить её, двинулся в обратный путь. У широкой излучины реки, где тропинка подходила почти к самой воде, сел на камень и достал с нетерпением старые свитки. Развязав тонкий кожаный ремешок, отогнул осторожно край, ломая восковую плёнку. Прочитать без специального оборудования было невозможно: чуть просвечивались затейливые буквы и знаки. Но они были! Смог только разобрать, а вернее, додумать: «Семо и Авемо» — «и туда, и сюда». Предательски задрожали руки. Понял вдруг, что у него сейчас в руках бесценные свитки волхвов, о которых никому не известно. Что было в бутылке, не знал, но понимал, что жидкость в ней как-то связана со свитками. Иначе бы не хранились они вместе. Обретённые свитки уже не давали ему продолжить экспедицию. Нужно было ехать домой. Разобрав пластмассовый термос и выкинув оттуда стеклянную колбу, вложил в освободившееся пространство свитки. Через день он уже из Красноярского аэропорта улетел домой, в Ленинград.