Гарольд умолк и отвел взгляд. Бетти кивнула. Конечно, она знала, что случилось в Детройте в шестьдесят седьмом, как полиция устроила облаву в баре, незаконно работавшем после закрытия, как началась драка, как город бунтовал пять дней подряд. Сгорело много зданий, магазинов, складов. Грабежи, вандализм, более сорока арестов и больше тысячи пострадавших. В конце концов губернатор привлек Национальную гвардию. «Возмутительно, что они сжигают Свои же дома, громят Свои же магазины, – написала Сара в письме Бетти. – Я этого никогда не Пойму». Зато Бетти, помогавшая в то лето организовывать на ферме Блю-Хилл свободные дискуссии, их вполне понимала. «Представьте, что каждый божий день вы ходите мимо магазина, полного вещей, которых вы никогда не сможете себе позволить», – объясняла Джоди. Сперва она сидела у камина, скрестив ноги, потом воодушевилась и продолжила говорить стоя – невысокая, крепко сбитая женщина в джинсах и футболке с логотипом «Черная сила». Отблески огня сверкали на косичках, падавших на лицо, кожа негритянки поблескивала. «Представьте, что стоит вам зайти в этот магазин, и за вами будут ходить по пятам и обращаться как с вором! Представьте, каково видеть, как вашего отца и братьев останавливают, арестовывают, сажают за решетку ни за что! Они пытаются найти работу, пытаются на ней удержаться, а все считают их преступниками! Представьте, что каждый день вы идете в школу, и здание – ветхое, учебники давно устарели, в классах сидит по сорок человек, и вы прижимаете руку к груди, чтобы произнести клятву – одна нация, неделимая, со свободой и равенством для всех, – но ты-то знаешь, что это ложь, и для тебя нет ни свободы, ни справедливости. – Джоди округлила глаза, обвела взглядом сидевших вокруг нее женщин и мужчин. – Разве вам не захочется что-нибудь поджечь?»

– Меня уже несколько раз арестовывали, и выяснилось, что ФБР за мной наблюдало, – сказал Гарольд. – Ко мне подослали агента и предложили сделку. Хотели внедрить меня к «Черным пантерам». За каждого, кого с моей помощью удастся привлечь к ответственности, обещали заплатить по несколько тысяч долларов. Я отказался. – Он покачал головой: – Ненавижу войну!

Бетти тоже помотала головой, надеясь, что ей удалось выразить без слов свое отвращение к войне.

– Информатором я не стал; пришлось выбирать между армией и тюрьмой. Воевать я не хотел, угодить за решетку тоже не улыбалось. Я знал, что работы мне не видать, и подумал, что если завербуюсь, то хотя бы останусь на воле. Буду дышать свежим воздухом, читать книги. Понимаешь? К тому же мой старик сможет мною гордиться. – Гарольд поднял бокал и сделал большой глоток. – Начальную военную подготовку я прошел в Форт-Гордоне, Джорджия. Мне впервые удалось полетать на самолете. К январю семидесятого я уже был в заливе Камрань, на границе с Камбоджей. – Он побарабанил пальцами по столу, глядя в никуда. – Не знаю, видела ли ты фотографии этого места, там сплошь пальмы и песок. Мог бы выйти отличный курорт, богачи валили бы валом. – Он долил вина Бетти, потом себе. – Я начинал оружейным мастером в Четвертой пехотной дивизии. Мы чинили стрелковое оружие и патрулировали Девятнадцатую магистраль от Камбоджи до Куинена, искали тайники с провизией и боеприпасами. Поступали приказы: провести обыск одной деревни, потом другой.

– Тебе приходилось… – Бетти облизнула губы. Во рту пересохло, мысли перепутались. Ей столько всего хотелось спросить: за что Гарольда арестовывали перед беспорядками в Детройте, что происходило с ним в это время, не пострадал ли он. Как родители и братья отнеслись к тому, что он попал в Джорджию, потом во Вьетнам. Каково ему там пришлось, подвергались ли черные солдаты дискриминации, давали ли им самые опасные поручения и отправляли на передовую вместо белых – сама Бетти слышала всякое. Была ли у него подружка или даже жена – женщина, которая его любила и волновалась о нем. Бетти хотелось сказать, что она тоже сталкивается с несправедливостью и пытается с ней бороться. Она отпила вина и наконец собралась с мыслями. – И каково же это – быть солдатом во Вьетнаме?

– Хочешь знать, приходилось ли мне убивать? В упор я ни в кого не стрелял. – Гарольд фыркнул. – Такой ответ тебя устраивает? – Он поднял бокал, посмотрел в него и поставил. – Мне было страшно. До сих пор помню этот страх. Просыпаешься с ним, засыпаешь с ним же, и в промежутках он тоже с тобой. – Гарольд приложил ладони к лицу, провел ими от щек к ушам и обратно, словно умывался. – В последний месяц я вел амтрак – трактор-амфибию, на танк похож. Формально это не входило в мои обязанности, но людей не хватало. Мы подорвались на мине, взлетели в воздух. Это был… – Он помолчал, снова закрыв лицо руками. – Это был самый громкий звук в моей жизни. Нас с наводчиком отбросило в сторону, и на меня упали остатки амтрака – кусок металла, прямо на ногу. И он горел. – Голос Гарольда звучал ровно и безразлично. – Моя форма… моя нога тоже загорелась.

– О боже! – Сердце Бетти стучало, лицо похолодело. Ей хотелось прикоснуться к Гарольду, но она не решилась. Боялась, что на них будут смотреть, бросать косые взгляды. – Гарольд, мне так жаль!

Он кивнул, не поднимая глаз.

– Ты вовсе не обязан рассказывать все. Прости! Мне очень жаль, что это с тобой случилось. Война была ужасная, несправедливая…

– Да уж. – Он вздохнул, и Бетти поморщилась, осознав, насколько банально прозвучали ее слова. – Я пролежал десять месяцев в японском госпитале. Мало что помню – было много операций, пересадок кожи. Врачам пришлось отрезать три пальца, хотели даже ногу ампутировать, но мне повезло. Если бы я не был молод и крепок… – Гарольд покачал головой. – Все могло закончиться гораздо хуже. Другие солдаты в госпитале лишились кто руки, кто ноги. У одного обгорела до кости половина лица.

– Ах, Гарольд! – Желудок у Бетти сжался. Ее охватила огромная бессильная ярость к войне, к политикам, пославшим столько юношей на бойню.

– Я немного оклемался и вернулся в Джорджию, в Форт-Гордон.

– Почему не домой?

– Отец сказал, что армия сделает из меня человека. Я очень долго злился. Решил пожить от него подальше. У меня ведь диплом по экономике. Дождался увольнения и устроился в Первый национальный банк Юга. – Гарольд поднял взгляд и с трудом улыбнулся Бетти. – И вот я услышал про девушку, которая делает лучшие консервированные персики на фермерском рынке. Про девушку из Детройта! И когда я узнал, что ей нужен кредит, то устроил так, чтобы она попала ко мне.

Щеки Бетти порозовели. Ей снова захотелось к нему прикоснуться, но она сдержалась и тихо назвала его по имени.

После этого каждую субботу Гарольд приезжал вечером к ней домой – всегда в наглаженной рубашке, иногда в пиджаке и галстуке – и с маленьким подарком: с цветами, с коробкой конфет, с новым альбомом Ареты Франклин или Стиви Уандера, а на день рождения подарил ей набор инкрустированных перламутром расчесок. Он водил ее в кино, причем билеты покупал сам, и на концерты под открытым небом в Чембли. Они ели пиццу и пили пиво, играли в «Знаешь ли ты?» и «Помнишь ли ты?», и Бетти понимала, насколько мало общего между ее школьными знакомыми и друзьями Гарольда или между местами, где она ела, танцевала и ездила, и местами, где бывал он. Словно город под городом или два разных города бок о бок, невидимые друг для друга.