— Что происходит, когда вы работаете над историей? — спросилРоланд. — К примеру, моей историей?

— Она просто приходит ко мне, — голос ослабел, егообладатель все глубже погружался в свои мысли. — Она врывается в меня, это мненравится, а потом выходит наружу, когда я шевелю пальцами. Никогда не выходитиз головы. Выходит из пупка… или откуда-то еще. Был один редактор… Я думаю, этоМаксуэлл Перкинс [91]… так он назвал Томаса Вульфа…

Эдди понимал, что делает Роланд, знал, что вмешиваться —идея не из лучших, но ничего не смог с собой поделать.

— Роза, — вырвалось у него. — Роза, камень, ненайденнаядверь.

Кинг просиял от удовольствия, но его глаза не оторвались отпатрона, по-прежнему пляшущего между пальцами Роланда.

— В действительности, это камень, лист и дверь, — ответилон. — Но роза мне нравится еще больше.

Гипноз сработал на все сто. Эдди подумал, что он буквальнослышит чмокающие звуки, с которыми утекал контроль Кинга над собственнымиразумом и телом. И тут у Эдди мелькнула мысль, что в этот критический моменттакой пустячок, как телефонный звонок, может изменить судьбы мира. Он поднялсяи очень осторожно, стараясь не шуметь, пусть и болела раненая нога, направилсяк висевшему на стене телефонному аппарату. Обмотал провод вокруг руки иоборвал, с силой дернув.

— Роза, камень, ненайденная дверь, — согласился Кинг. —Такое мог написать Вульф, все так. Максуэлл Перкинс называл его «божественныйвоздушный колокольчик». Ты ушел, и как печалился по тебе ветер! Все эти забытыелица! О, Дискордия!

— Как пришла к тебе эта история, сэй? — тихо спросил Роланд.

— Я не люблю все эти Новые века… мерцающие магическиекристаллы… толстенные тома, в которых нет ничего, кроме пустоты… но ониназывают это направлением, и это… какие при этом ощущения… как что-то в канале…

— Или на луче? — спросил Роланд.

— Все служит Лучу, — ответил писатель и вздохнул. Вздох этотужасал своей грустью. И Эдди почувствовал, как по его спине побежали мурашки.

11

Стивен Кинг стоял в колонне пыльного послеполуденногосолнечного света. Свет падал на его левую щеку, краешек глаза, ямочку в уголкерта. Свет выбеливал каждый волосок бороды, который оказывался на его пути. Кингстоял в колонне света, и оттого смутный черный ореол выделялся более отчетливо.Дыхание его замедлилось, до трех-четырех вдохов в минуту.

— Стивен Кинг, ты меня видишь? — спросил Роланд.

— Хайл, стрелок, я вижу тебя очень хорошо.

— Когда те впервые увидел меня?

— Лишь сегодня.

На лице Роланда отразилось удивление, приправленноераздражением. Он явно ожидал услышать другое. А Кинг продолжил.

— Я видел Катберта, не тебя, — пауза. — Ты и Катберт ломалихлеб и разбрасывали под виселицей. Это есть в уже написанной части.

— Ага, разбрасывали. Когда повесили повара, Хакса. Бертрассказал тебе эту историю?

Но Кинг на вопрос не ответил.

— Я видел Эдди. Я видел его очень хорошо. Катберт и Эдди —близнецы.

— Роланд… — прошептал Эдди. Роланд осек его, резко качнувголовой, и положил патрон, которым загипнотизировал Кинга, на стол. Кингпродолжал смотреть в то место, куда перенесся, как будто, что-то там видел.Возможно, и видел. Пылинки танцевали вокруг темных волос.

— И где ты был, когда увидел Катберта и Эдди?

— В сарае, — у Кинга перехватило дыхание. Губы началидрожать. — Тетя посадила меня туда, потому что мы попытались убежать.

— Кто?

— Я и мой брат Дейв. Нас поймали и привезли назад. Сказали,что мы плохие, очень плохие мальчишки.

— И тебе пришлось пойти в сарай.

— Да, и меня выпороли розгами.

— Так тебя наказали.

— Да, — слеза вытекла из правого глаза Кинга и скатилась вбороду. — Куры мертвы.

— Куры в амбаре?

— Да, они, — за первой последовали новые слезы.

— Отчего они умерли?

— Дядя Орен говорит, это птичий грипп. Их глаза открыты.Они… немного пугают.

«Скорее, сильно пугают», — подумал Эдди, глядя на слезы ипобледневшие щеки Кинга.

— Ты не мог выйти из сарая.

— Пока не получу свою порцию розог — нет. Дейв свою ужеполучил. Теперь моя очередь. По курицам ползают пауки. Пауки копошатся в ихвнутренностях, маленькие, красные. Как крупицы красного перца. Если онизаползут на меня, я тоже заболею птичьим гриппом и умру. Только потом явернусь.

— Почему?

— Я стану вампиром. Стану его рабом. Его писцом, возможно.Его карманным писателем.

— Кого?

— Повелителя пауков. Алого Короля, Пленника Башни.

— Господи, Роланд, — прошептал Эдди. Его била дрожь. Что онинашли? Какой улей разворошили? — Сэй Кинг, Стив, сколько вам было… сколько тебелет?

— Семь, — пауза. — Я обмочил штаны. Не хотел, чтобы паукиукусили меня. Красные пауки. Но тут появился ты, Эдди, и я обрел свободу, — оншироко улыбнулся, его щеки блестели от слез.

— Ты спишь, Стивен? — спросил Роланд.

— Ага.

— Засни еще глубже.

— Хорошо.

— Я сосчитаю до трех. На счет три ты заснешь так глубоко,как только сможешь.

— Хорошо.

— Один… два… три, — на три голова Кинга опустилась.Подбородок лег на грудь. Струйка серебристой слюны вытекла изо рта изакачалась, словно маятник.

— Итак, теперь мы что-то знаем, — Роланд посмотрел на Эдди.— Возможно, что-то важное, решающее. Алый Король коснулся его, когда он былребенком, но каким-то образом мы перетянули его на свою сторону. Точнее, тыперетянул, Эдди. Ты и мой давний друг, Берт. В любом случае, твоя роль в этойистории особенная.

— Я бы куда как больше гордился своими героическимипоступками, если бы помнил их, — ответил Эдди. — Ты понимаешь, что я еще неродился, когда этому парню исполнилось семь лет?