Каждая страница романа, писала Грейс, «наполняет меня болезненным отвращением». Напротив, отец в конце декабря писал Эрнесту, что «так рад» его успеху; их пастор Уильям Бартон, который, по-видимому, читал рецензии, сказал Эду Хемингуэю, что у Эрнеста «чудесная «техника» и он превосходит всех остальных современных писателей».

Были и другие новости из Оак-Парка: недавно Грейс открыла в себе еще один художественный талант, живописный, и она по-иному стала откликаться на деятельность Эрнеста. После того как ей исполнилось пятьдесят, голос Грейс наконец испортился, и она начала рисовать. Сначала Грейс копировала картины в Чикагском институте искусств, обучалась у преподавателя, а затем стала создавать собственные холсты, обычно пейзажи, которые подписывала Холл Хемингуэй. Она очень гордилась своими работами, получила несколько местных призов и стала просить по 250 долларов за картину. В 1927 и 1928 годах Грейс очень хотела показать свои работы в Париже, как она надеялась, в Парижском салоне или, если не получится, «пусть и на менее значительной выставке». Она обратилась за советом и помощью к Эрнесту в то же самое время, когда осуждала его творчество и семейную жизнь.

В письмо, отправленное вскоре после того, где она писала о «болезненном отвращении», испытанном ею при чтении книги Эрнеста, она вложила рекламный проспект с объявлением о четвертой ежегодной выставке Чикагского общества художников, на которой выставлялись и картины Грейс Холл Хемингуэй. В этом же письме она упомянула, что прочла «Непобежденного» и что она видела «Убийц» в «Скрибнерс мэгэзин». «Это хорошо написано», – добавила она. Фактически этим письмом Оак-Парк объявлял о терпимости. С этого момента Грейс очень мало говорила о творчестве Эрнеста. Хотя она никогда бы не призналась в этом, вероятно, она боялась, что комментировать его произведения – значит совершенно потерять Эрнеста.

В сентябрьском письме 1927 года к отцу, в котором Эрнест наконец подтвердил, что женился на Полин (через три месяца после свершившегося факта), он сожалел, что отцу не нравятся его произведения. «Знаю, что не позорю тебя своими книгами, скорее, в один прекрасный день ты будешь мною гордиться». Эрнест говорил, что работа для него важнее, чем все остальное, и с некоторым волнением замечал: «Ты и представить себе не можешь, каково чувствовать», что матери стыдно за него – возможно, это единственное открытое признание Эрнеста в том, что одобрение матери много значит для него. Он надеялся, что когда-нибудь он, отец и Бамби пойдут вместе на рыбалку.

* * *

Эрнест и Полин вернулись в квартиру на улице Феру всего на несколько недель, а затем уехали на лето в Испанию. Как обычно, они отправились в Памплону – тот редкий случай, когда Эрнест не захватил с собой большую компанию, – а потом посетили бои быков в Мадриде, Валенсии, Сан-Себастьяне, Ла-Корунье и Паленсии и провели больше недели в католическом паломническом городке Сантьяго-да-Компостела. В сентябре они отправились в Андай, на французской границе, где две недели бездельничали на пляже.

Хемингуэи вернулись в Париж, когда вышел из печати сборник рассказов «Мужчины без женщин», 14 октября. У Эрнеста накопилось достаточно рассказов для сборника еще предыдущей весной, но они с Максом Перкинсом решили, что новое издание помешает продажам «И восходит солнце». За один только 1926 год роман разошелся тиражом 9350 экземпляров, а в 1927 году книгу продолжали раскупать, и к концу года продажи достигли в общей сложности 18 530 проданных экземпляров. Роман должен был выйти в Англии, в издательстве Джонатана Кэйпа, под названием «Фиеста». Большая часть рассказов из сборника «Мужчины без женщин» уже публиковались раньше, однако самыми крупными журналами, опубликовавшими их, были «Атлантик мансли» («Пятьдесят тысяч») и «Скрибнерс мэгэзин» («В другой стране» и «На сон грядущий»). Поначалу сборник казался коротковатым, но к июлю Эрнест добавил «Банальную историю», «Che Ti Dice La Patria» (заметки об Италии из недавней поездки с Гаем Хикоком) и «Белые слоны». Обдумывая порядок, в котором нужно было расположить рассказы, Перкинс захотел начать с рассказа о корриде, «Непобежденный»; кроме того, он решил поместить на обложку иллюстрацию с быком в надежде на ассоциации с романом «И восходит солнце», познакомившим столь многих своих читателей с боями быков. Сначала Эрнест посвятил книгу Джинни Пфайффер, которая была ему хорошей компаньонкой в те сто дней разлуки с Полин, но понял, что посвящение сочтут неуместным из-за названия. И тогда он посвятил сборник своему другу Эвану Шипмену. (Непонятно, почему он не посвятил книгу Полин.)

Рецензии на «Мужчин без женщин» были, конечно, противоречивыми, но все же представляют интерес, потому что критики дали оценку творческому пути Хемингуэя до настоящего момента, и сделали это в целом проницательно. Автором первой крупной заметки в «Нью-Йорк херальд трибьюн букс» была Вирджиния Вульф. Макс предупредил Эрнеста и сказал, что рецензия «приводит в ярость», потому что появилась на неделю раньше срока, когда он прямо просил газеты не давать обзоры до выхода книги. Однако редакторами были женщины, сказал Макс, поэтому их «обещания ничего не стоят». Макс сетовал, что рецензию написала Вирджиния Вульф, потратившая много времени на разговоры о функционировании критики, «вместо того чтобы функционировать как критик», как он аккуратно выразился.

В письме к Максу Эрнест заявил, что его «раздражает» рецензия Вульф. Во-первых, пожаловался он, она входила в группу Блумсбери, всем членам которой было больше сорока (Вульф на самом деле было тридцать девять), и они благосклонно относились только к своим. Во-вторых, он был обеспокоен тем, что она указала на изъян в тексте аннотации к книге, который использовался в рекламной кампании: во всех рассказах, говорила реклама, речь идет о мирах, в которых «отсутствует смягчающее женское влияние – в результате спортивной тренировки, дисциплины, смерти или посредством иных ситуаций». Вульф возражала: «Нужно ли понимать, что женщинам недоступны тренировки, дисциплина, смерть или иные ситуации, мы не знаем». В том же ключе она критиковала название книги: «Скажите мужчине, что книга женская, а женщине – что книга мужская, и вы начнете игру в симпатии и антипатии, не имеющую ничего общего с искусством. Величайшие писатели не делали проблемы из пола». Помимо этого, она сетовала на то, что персонажи не полностью реализованы, а рассказы слишком зависят от диалогов. Однако в заключительном абзаце она называла Хемингуэя отважным, искренним, большим мастером. Он показывает «мгновения обнаженной, нервной красоты», но при этом «застенчиво мужественен». Вульф чувствовала, что его талант скорее «сжат, а не развернут» в рассказах, «немного суховатых и стерильных», в сравнении с «И восходит солнце». «Преднамеренное искажение рекламной аннотации разозлило меня», – писал Эрнест Максу. Даже если рекламный отдел «Скрибнерс» составил оскорбительную аннотацию, ее отнесли к самой книге, что было смешно и неверно. Но он не мог простить Вульф, что она обратила на это внимание: «Я бы с удовольствием снял одежду с Вирджинии Вульф в этот полдень, – заявил он, – чтобы она прогулялась по авеню Опера».

Эрнест попросил Макса, если он не возражает, чтобы ассистент собрал рецензии и отправил их ему на Рождество, когда они с Полин снова будут кататься на лыжах в Гштааде. «Я много работаю, и эти проклятые штуки раздражают и сбивают с толку». Некоторые заметки просто приводили в бешенство. Джозеф Вуд Крутч сетовал: «В его руках литературный сюжет превращается в жалкую маленькую катастрофу в жизни крайне вульгарных людей». Рецензия Ли Уилсона Додда в «Сатердэй ревью оф литретча» называлась «Простая летопись бездушия» и замечала, что Хемингуэй не Шекспир и не Толстой. Все персонажи в рассказах «очень похожи друг на друга».