Тем временем Мэри Пфайффер изменила свое мнение, привыкнув к мысли, что Полин любит Эрнеста больше всего остального. Полин начала уже говорить, «когда» они поженятся, а не «если». Дела налаживались. В начале ноября Хэдли, оставив Бамби с Эрнестом в Париже, отправилась в Шартр с подругой. Вдали от мужа она поняла, что все эти сложности касаются не ее, а скорее Полин и Эрнеста, и 16 ноября она так и написала Эрнесту в письме: «Я не несу ответственности за твое будущее благополучие». Она сообщила ему, что лучше всего им вести разговор о разводе в письмах. К сожалению, Эрнест увиделся с Хэдли до того, как получил это письмо, и между ними произошла еще одна болезненная ссора. Позже Эрнест признался: «Твое письмо, как и все, что ты делала, очень смелое, и совершенно бескорыстное, и великодушное». Он добавил, что все доходы от романа «И восходит солнце» пойдут ей и Бамби – и сумма окажется значительной. Эрнест написал, что Бамби очень повезло, что Хэдли – его мама, и заключил: «[Ты] самый лучший, самый настоящий и самый прекрасный человек, которого я когда-либо знал». Копию этого письма он вложил в письмо к Полин.

Джинни Пфайффер, которая на протяжении всего романа была посредницей между влюбленными и стала доброй приятельницей Эрнеста, немедленно отправила Полин телеграмму, сообщая, что Хэдли попросила их прекратить разлуку. «Какие мы счастливые», – написала в ответ Полин. По каким-то причинам они не сразу воссоединились. Скорее это было связано с медлительностью путешествий в те дни – планировать морской круиз на определенном судне нужно было задолго вперед, – чем с их желанием увидеть друг друга. Даже в телеграмме Эрнест писал: «ПРЕДЛАГАЮ ТЕБЕ ОТПЛЫТЬ ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА». В любом случае, Полин не изменила своих планов. Она вновь заговорила о том, что временно устроится в нью-йоркский «Вог», то есть это означало, что она не вернется до февраля.

Угроза задержки воссоединения подтолкнула Эрнеста написать еще одно страдальческое письмо, которое он отправил Полин 3 декабря. Он признавался, что в последнее время плохо себя чувствует, жаловался на «кошмары» и «черную» депрессию. Разлука двух влюбленных «разрушает здоровье, почти как аборт… И для головы плохо». Если не быть осторожным, писал он, придется бодрствовать всю ночь, прося Бога, чтобы он помешал тебе сойти с ума. Он заострил внимание на одной жалобе: ее письма слишком шаблонные, а одно письмо, написанное после получения телеграммы с сообщением о том, что разлуке конец, недостаточно страстное: «Я так люблю тебя… Я хочу от тебя письмо – просто о том, что мы любим друг друга, и никаких фактов, сводок, никаких сроков – потому что прошло ужасно много времени с тех пор, как я получал такое письмо… и больше всего я скучаю по тому, что нет близости с тобой – нет чувства, что мы одни против всех».

Полин утешила его и сказала, что «Вог» в любом случае не удовляетворяет ее требованиям о гонорарах. Она сядет на корабль 30 декабря, сообщила она. Они выдержали испытание временем.

Роман «И восходит солнце», вышедший в октябре 1926 года, имел огромный успех и поглотил не меньше внимания Эрнеста, что и супружеские неприятности. Критик Малкольм Коули назвал свои заметки «рецензией гип-гип ура!».

Максвелл Перкинс понимал, что «Скрибнерс» поставил на победителя, как только рукопись появилась в издательстве. Он написал Эрнесту, что считает роман его «самой выдающейся работой». Первые рецензии появились в «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк херальд трибьюн». Рецензент из «Таймс» счел роман «поистине захватывающим, рассказанным сухим, жестким, спортивным языком, посрамляющим литературный английский». Конрад Эйкен из «Херальд трибьюн» писал: «Диалоги блестящие. Если на сегодняшний день кем-то диалоги написаны лучше, то я не знаю, где их найти. Диалоги Хемингуэя полны ритма и идиом, пауз и подвисаний, недомолвок и сокращений, свойственных живой речи». Бертон Раско, пишущий для «Нью-Йорк сан», говорил: «Каждое предложение, которое пишет [Хемингуэй], свежее и живое».

Негативные отзывы на «И восходит солнце» в целом были того сорта, благодаря которым продается еще больше книг. Самое большое недовольство вызвала испорченность и безнравственность персонажей. Рецензент «Дил», подтверждая мнение Эрнеста о журнале, заметил, что персонажи «такие же мелкие, как блюдца, куда они складывают ежедневные чувства». Автор «Чикаго трибьюн» в статье, которую Грейс вырезала из газеты и отправила в письме сыну, писал: «И восходит солнце» – такая книга, которая заставляет рецензента почти откровенно злиться, не по той очевидной причине, что она рассказывает о полностью деградировавших людях, но потому, что показывает огромное мастерство… Эрнест Хемингуэй может быть выдающимся писателем, если захочет. Таков он и есть, даже в этой книге, однако скрывает это под бушелью сенсационности и тривиальности».

Эрнест отреагировал со здоровым скептицизмом, если его откровенную переписку с Максвеллом Перкинсом можно счесть показателем. Тенденция среди рецензентов, писал он, «довольно интересная и, кажется, существуют расхождения во мнениях по поводу [романа] – я всегда слышал, что это хорошо… Эйкену, кажется, понравилось… Может быть, это воодушевит и других мальчиков полюбить роман». Эрнест в особенности заинтересовался тем, что Эдмунд Уилсон, в чрезвычайно благоприятном письме к поэту Джону Пилу Бишопу, сказал, что считает книгу «лучшим романом моего поколения». В другом письме Эрнест говорил: «Представляю, что теперь, когда [критики], кажется, собираются поскандалить, «Солнце» может очень хорошо пойти». Однако рецензенты стали действовать ему на нервы, и Эрнест захотел с ними поспорить – по сути, вступить в бой с тенью. Если они говорили, что его персонажи непривлекательные, писал он Перкинсу, он бы показал им «людей, скажем, в Улиссе, Ветхом Завете, Судье Филдинге», которые критикам вроде нравились.

Благодаря рецензиям он нашел возможность сделать паузу и взглянуть на то, чего достиг с помощью «И восходит солнце». В целом он был слегка озадачен. «Смешно, когда ты пишешь такую трагичную книгу, – говорил он Перкинсу, – и ее принимают за вульгарную и поверхностную. Если в нее углубиться, то ее не смогли бы читать, потому что все время плакали бы». Вся эта суета заставила его взглянуть в будущее и поразмышлять над сборником рассказов и книгой о корриде. Не все люди «такие же пустые, как те, что из поколения «Солнца». «Жизнь, для меня по крайней мере, – писал он, – полна огромного очарования – и места, и всевозможные вещи, и мне бы хотелось когда-нибудь описать это все в книгах». «И восходит солнце» экплуатировал «скучную» тему, считал Эрнест, и может быть когда-нибудь он напишет книгу не на такую скучную тему «и постарается сохранить все хорошие свойства» романа.

Он размышлял над цитатами в романе, вызвавшими столько откликов критиков. Первой были словами Гертруды Стайн, высказанные «в разговоре» с Хемингуэем: «Вы все потерянное поколение». Эрнест был доволен рецензией в «Бостон транскрипт», пересланную ему Перкинсом, где рецензент выражал сомнения в том, что Хемингуэй серьезно относился к Гертруде Стайн. Второй цитатой был отрывок из Екклезиаста, откуда он позаимствовал название романа. Сначала Эрнест цитировал стихи второй и третий: «Суета сует, сказал Екклезиаст, суета сует, – все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» Эрнест хотел «обрезать» цитату и включить вместо нее стихи с четвертого по седьмой со слов: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки». Смысл книги, объяснял он Перкинсу, «заключался в том, что земля пребывает вечно – с большой любовью и восхищением к земле, и нет никакого чертова дела до своего поколения и суетных вещей… Я хотел, чтобы книга была не пустой или горькой сатирой, а проклятой трагедией о земле, которая пребывает вечно, как и ее герой». Его точка зрения оправдана. Читатель не должен отказывать книге в том, что она верит в нравственность – или даже ее отсутствие – персонажей или рассказчика, Джейка Барнса. Хемингуэй стремится показать нечто большее: трагедия пустых людей и хаотичность мира, в котором они живут, символизируется жестокой и анархичной корридой.