* * *

Полин не так уж хорошо чувствовала себя от этого всего, хотя большая часть друзей Эрнеста считала ее более подходящей для него спутницей, чем Хэдли. В конце лета или в начале осени Джеральд ясно дал понять, что они с Сарой одобряют его новые отношения с Полин. Джеральд писал: «Мы вчера говорили друг с другом, и теперь говорим вам, что: мы любим вас, мы верим в вас во всех смыслах, мы верим в то, что вы делаете, в то, как вы это делаете». Сара добавила несколько слов: «В конце концов, вы спасете нас всех, отказавшись… принимать все второсортное, места, идеи или человеческие характеры – благослови вас Бог, и никогда не уступайте».

Джеральд и потом поддержал Эрнеста займом на студию в доме № 69 на улице Фруадво. После возвращения из Антиба Эрнест и Хэдли заехали на квартиру на улице Нотр-Дам-де-Шан собрать кое-какие вещи; биограф Хэдли утверждает, что в тот день они напились и остались вдвоем ночевать в студии Джеральда. Хэдли переехала в отель «Бовуар» на проспекте Обсерватории, где сняла две комнаты для себя и Бамби, а затем перебралась в квартиру на улице де Флерюс, недалеко от Люксембургского сада.

Джеральд втайне положил 400 долларов на банковский счет Эрнеста и написал ему еще одно письмо, в котором выразил свою озабоченность. Письмо было довольно странным, и, возможно, именно оно послужило толчком к тому, что потом Эрнест будет обвинять «богатых», разрушивших его брак с Хэдли. Джеральд беспокоился, что Хэдли движется в более медленном «темпе», чем Эрнест, и призвал его не придерживаться его в последние дни брака. Если сочувствие к Хэдли диктует ему поступать так, как она захочет, если это «помешает тебе дейстовать ясно и точно», Джеральд сочтет такое поведение «предательством своей природы». Он попытался объяснить свои слова, не слишком удачно: «Вы с Хэдли, мне кажется, ищите две разные правды». И добавлял: «Несколько лет обстоятельства позволяли Хэдли опираться на твою личную энергию, чтобы противостоять жизненным трудностям». В заключение Джеральд убеждал Эрнеста: «В твоем сердце никогда не будет покоя, ты не сможешь жить, работать и получать удовольствие от жизни, пока не очистишься и не перерубишь этот узел». О Полин он не упоминал. Такое письмо, пожалуй, было неразумным, потому что Эрнест глубоко любил и был предан Хэдли даже после того, как их брак распался. Он сохранит преданность ей до конца своей жизни. Более того, когда Эрнест будет писать «Праздник, который всегда с тобой», в возрасте пятидесяти с лишним лет, он увидит свой брак с Хэдли в невероятно розовом свете, и слова Джеральда, высказанные из лучших побуждений, позволят ему идеализировать отношения с первой женой и выставить в романе «богатых» в роли злодеев.

Впрочем, при расставании ситуация между Хэдли и Эрнестом оставалась неловкой. Вскоре после возвращения с юга Франции она вручила ему бумажку, на которой перед этим поставила собственную завитушку. Это было заявление о том, что Эрнест и Полин не увидятся в течение ста дней. Если они по-прежнему захотят вступить в брак после этого срока, необходимого для того, чтобы все остыли и взяли себя в руки, Хэдли предоставит Эрнесту развод. Эрнест тоже подписал бумажку. Этим стодневным соглашением Хэдли надеялась выйти из неразрешимой ситуации. Позже она усомнилась в мудрости своей стратегии, посчитав, что, если бы она предоставила эту пару самим себе, они скорее пришли бы в себя.

Вероятнее всего, результат был бы тем же. Впрочем, ни один из участников треугольника не знал, чем закончится стодневный пакт. Полин и Эрнест сразу же согласились на условия заявления. Может быть, все трое были рады отложить принятие окончательного решения. Эрнест и Полин сказали друг другу, что, конечно, проживут эти месяцы, сохранив любовь. Полин решила провести три с лишним месяца в США, сначала в Нью-Йорке, где она повидается с друзьями (и издателем Эрнеста), а затем навестит свою семью в Пигготте. Она забронировала каюту на лайнере «Пеннлэнд» на 24 сентября. Накануне вечером они с Эрнестом отправились на поезде в Булонь, поужинали морским языком и куропаткой и остались в отеле «Мёрис» на ночь, а утром он посадил ее на корабль.

Поднявшись на борт «Пеннлэнда», Полин быстро определилась со стратегией и стала писать Эрнесту почти каждый день. Видимо, немного стесняясь вести переписку во время условленной разлуки, она сразу же предупредила Эрнеста, что, скорее всего, будет писать о всяких «глупостях». «Описывая тебе все, я смогу держать тебя очень близко к себе и в самой моей жизни, до тех пор, пока снова не увижу тебя». Приехав в США, Полин стала внимательно отслеживать даты отправления лайнеров, на которых ее письма Эрнесту будут пересекать Атлантику, а также расписание поездов, которые будут доставлять ее письма в нью-йоркский порт. Первое время Полин, которой пока не было о чем писать, посвящала этим подробностям значительную часть писем. Любовные письма нельзя было назвать ее козырем, как потом узнает Эрнест (к своему ужасу).

Полин знала, что за эти три месяца, которые она проведет с семьей в Пигготте, ей придется сказать своей матери, строгой католичке, что она влюбилась и собирается выйти замуж за человека, уже побывавшего в браке, – и что на самом деле мужчина, которого она любила, был не только мужем, но и отцом маленького ребенка. Ей предстояла тяжелая битва, и не в последнюю очередь с самой собой – может быть, Эрнест этого не понимал. Полин написала Хэдли примирительное письмо из Нью-Йорка и сказала, что в глазах Хэдли все, наверное, произошло настолько быстро, «что совершенно естественно, если ты решила, что мы с Эрнестом не любим друг друга по-настоящему и что нечто крепкое рушится ради чего-то мимолетного». Беспокоясь оттого, что Хэдли пообещала развод, но не зная, что у нее в действительности на уме, Полин писала: «Я знаю, что люблю Эрнеста и всегда буду его любить, но ты, наверное, не уверена в этом, а люди бывают не уверены, когда не понимают того, о чем горюют». В конце письма Полин признавалась: «конечно, ты не считаешь меня человеком, заслуживающим доверия» и добавляла: «но я всегда говорила о тебе – что ты не только не способна поступить низко, ты не способна даже подумать о чем-то таком, и я по-прежнему думаю точно так же».

В Париже стало ясно, что Хэдли действительно растеряна и сбита с толку. Она не особенно старалась избегать Эрнеста, который каждый день завтракал в своем любимом кафе «Клозери де Лила». Обычно после ужина он заходил к ней в гостиничный номер, и они то мечтали в слезах, то горячо спорили, до такой степени, что Хэдли пришлось написать Эрнесту письмо с просьбой больше не видеться. Им обоим трудно было придерживаться соглашения. Эрнест продолжал приходить к Хэдли в гости, забирал Бамби погулять и потом приводил назад, нередко вместе с кем-то из друзей, обычно Арчи Маклишем. Биограф Хэдли замечает, что Эрнест «всегда» отправлял в ее квартиру небольшие подарки – игрушки для Бамби, книги и бутылки вина, – а также деньги с их банковского счета.

После первого октября письма от Полин стали приходить каждый день. «Я просто складываю дни, как листки, и прячу», – написала она Эрнесту в середине месяца. Она продолжала извиняться за «глупые» письма, считала дни, оставшиеся до конца разлуки, и почти в каждом письме, как заклинание, приписывала «Эрнест – совершенство». Скорее всего, это была их личная шутка, но ни одно письмо Полин не обходилось без экстравагантной похвалы жениху. «Дорогой, ты шикарен – забавный и шикарный», – писала она 5 октября; 6-го она написала: «О, ты прекрасен, настоящий классический красавец. И умный, и безупречный». 17-го она написала, что его письма, как и он сам, идеальны. В недатированном письме она уточняет живописно: «Ты всегда был как сельдерей, как свежий и прохладный воздух, как викинг. Мой дорогой, любовь моя, ты такой ясный и проницательный… и умный, и уверенный, и мудрый, и очень, очень добрый и вообще прекрасный».